26 дек. 2019 г., 11:45 (из письма актрисе Ольге Волковой)
Дорогая Ольга Владимировна!
Я знаю, Вы были в Питере. Я честно ждал вашего звонка, чтобы передать свое видение пьесы «Платье Надежды». Отдельные сцены читались в Доме ветеранов сцены на пару с актрисой Галиной Гудовой. И уже тогда (почти сразу) сложилась, я бы сказал, исповедальная шукшинская интонация. Однако если представить, что по ходу сюжета можно задействовать музыкантов вживую, а в придачу к ним юную танцевальную пару (как альтер эго Сергея и Нади), то, думаю, без боязни можно пускаться в любое плавание!
Ведь, Ольга Владимировна, согласитесь, «квартирник» не нуждается ни в особенных театральных костюмах, ни в сложных, дорогостоящих декорациях, ни в каком-то особенном сценическом свете; «квартирник», если угодно, можно играть при свечах, однако непременно с душой, и талантливо, и, разумеется, с великолепным чувством юмором, которого Вам не занимать. А если это (Бог даст) когда-нибудь произойдет, то для определения наиболее выразительной тональности пьесы (что очень важно!) я настоятельно рекомендую просмотреть документальный фильм «Прогулки с Бродским» (режиссер Елена Якович (1994)), в особенности с этого места: «Основная трагедия русской политической и общественной жизни заключается в колоссальном неуважении человека к человеку; если угодно – в презрении. Это обосновано до известной степени теми десятилетиями, если не столетиями, всеобщего унижения, когда на другого человека смотришь как на вполне заменимую и случайную вещь. То есть он может быть тебе дорог, но, в конце концов, у тебя внутри глубоко запрятанное ощущение: „да кто он такой?“ И я думаю, за этим подозрением меня в отсутствии права тоже может стоять: „да кто ты такой?“ Одним из проявлений этого неуважения друг к другу являются эти самые шуточки и ирония, предметом которой является общественное устройство. Самое чудовищное последствие тоталитарной системы, которая у нас была, является полный цинизм или, если угодно, нигилизм общественного сознания. Разумеется, это и удовлетворительная вещь, приятно пошутить, поскалить зубы. Но все это мне очень сильно не нравится. Набоков однажды сказал, когда кто-то приехал из России и рассказывал ему русский анекдот, он смеялся: „Замечательный анекдот, замечательные шутки, но все это мне напоминает шутки дворовых или рабов, которые издеваются над хозяином в то время, как сами заняты тем, что не чистят его стойло“. И это то положение, в котором мы оказались, и я думаю, было бы разумно попытаться изменить общественный климат. На протяжении этого столетия русскому человеку выпало такое, чего ни одному народу (ну, может быть, китайцам досталось больше) не выпадало… Мы увидели абсолютно голую, буквально голую основу жизни. Нас раздели и разули и выставили на колоссальный экзистенциальный холод. И я думаю, что результатом этого не должна быть ирония. Результатом должно быть взаимное сострадание. И этого я не вижу. Не вижу этого ни в политической жизни, ни в культуре. Это тем горше, когда касается культуры, потому что, в общем-то, самый главный человек в обществе – остроумный и извивающийся. Я говорю издалека. Думаю, что, если мы будем следовать тем указаниям или предложениям, которые на сегодняшний день доминируют в сознании как интеллигентной части населения, так и неинтеллигентной, мы можем кончить потерей общества. То есть это будет каждый сам за себя. Такая волчья вещь».
Действуют:
СЕРГЕЙ, инженер.
НАДЯ, его жена.
НАДЯ (словно во сне). Улыбаюсь, как в детстве. В сорочке, отороченной маминым кружевом, я выпорхнула на крыльцо старого дома. Осторожно, боясь оступиться, я осторожно сошла в сад. Босиком просеменила по мокрой прохладной траве, и, не касаясь земли, я лечу – мелькаю межу миллиардами цветных ветров, где все уточняется, становится объемным и ярким, притом невероятно возвышенным! Но я оглянулась! Я ахнула! Я чуть не задохнулась от смеха! Дом, в котором я родилась и взошла, – дряхлый, точно изъеденный мухомор! «Боже мой, – подумалось мне, – его тайна раскрыта!» И я, я… будто сплетена из тончайших серебряных нитей – вся, вся, вся… устремилась ввысь!
