К автору
В телефонной кабинке междугороднего переговорного пункта на другом конце провода мне снова ответили, что Лазарев в офис еще не пришёл. Это был уже третий мой звонок в Санкт-Петербург, и я опять выскакиваю в морозный туман под минус 50, окутавший декабрьский Якутск 1995-го года. Мне всего-то надо было задать автору стремительно набиравшей популярность книги «Диагностика кармы» один-единственный вопрос: стоит ли мне переезжать на постоянное место жительства из Якутска в Санкт-Петербург? Каково мнение моего «шестикрылого ангела судьбы» на сей счёт?
Нарезав очередные круги ожидания, я захожу в «междугородку», закидываю женщине-оператору деньги и снова набираю питерский номер офиса «Академии парапсихологии». На предыдущие мои звонки отвечал бодрый и безучастный голос молодого мужчины. Я догадывался, что это был тот самый крепко сбитый морячок, которого я заприметил вместе с седовласым стариком в качестве сопровождающих Сергея Николаевича еще на мартовском семинаре того же, 95-го, года в ДК имени Ильича в Москве. Я тогда протиснулся до Лазарева не без помощи этих двух персонажей, предварительно договорившись с ними о возможности встречи с автором.
Трубку в этот раз подняла девушка и на мой напористый голос ответила весьма неожиданно: «Вы думаете легко нам работать с ним? Он, поверьте, весьма тяжёлый человек… и платит нам копейки». Я как-то сразу обмяк, сочувственно промямлил, что, мол, сам предмет исследования для меня важнее фигуры ведущего.
С первых минут появления Лазарева на российском телеэкране невозможно было не распознать его сложный характер. Исследователь невидимых полевых структур в ореоле мрачной таинственности сидел спиной к людям, тон его голоса выдавал еле сдерживаемую раздражительность, и название то ли редакции, то ли конторы у него было какое-то трескуче-помпезное – «Академия парапсихологии».
Я не унимался, и на следующий мой звонок отозвался тот самый «старик» и, сославшись на мнение руководителя в подобных ситуациях, напутственно изрёк: «Действуйте по ощущению».
Устроившись уже в новом для меня городе, я первым делом, конечно же, позвонил в «Академию» и записался на ближайший приём. Переехав в Санкт-Петербург, я стал намного ближе к «своему» автору: животрепещущая тема, доходчивый стиль подачи информации, моделирующий метод исследования – ну всё в «Диагностике кармы» было моим, мне предназначенным, ко мне обращённым, для меня написанным. Только я мог понять до мельчайших тонкостей то, что имел в виду автор в том или ином сюжете. Даже мои ярые соратницы по «Диагностике» в Якутске, провожавшие меня в аэропорту «на выезд из северов на материк», некоторые важные постулаты из книги воспринимали, на мой взгляд, довольно поверхностно. Разве такой фанат «Диагностики», каким я был в те годы, не мог не оказаться рядом со своим глубокоуважаемым автором? Но главным для меня было, конечно, не личность ведущего, а само содержание исследования – я чувствовал, что тема исследования только развивается, ожидают своего освоения такие глубинные пласты миропонимания, что я просто обязан был находиться в карьере разработки этих «полезных ископаемых».
***
На улице Розенштейна, в гиблом питерском квартале (сейчас он снесён и застроен вновь), в квартире на втором этаже располагалась мастерская, где и проходили личные приёмы автора «Диагностики кармы». Этажами выше была другая мастерская, оставленная Лазареву сбежавшим в неизвестность хозяином помещений. По тёмной квартире-«достоевщине» фланировал распорядитель действа Иван Мовсесян – светленький молодой мужчина неопределённого возраста, в засаленном свитере и в родимых пятнах на узком лице, да еще, пожалуй,… чудик. Как мне потом расскажут, это, оказывается, в его квартире в центре Питера перед камином сидел спиной к зрителям Сергей Николаевич в «Бумеранге», и, оказывается, это о нём он писал в книге, как однажды некий молодой питерский художник влюбился, но будучи отвергнутым девушкой, дико расстроился. И в один недобрый час постучали в его дверь, художник открывает и… на него с топором вдруг набрасывается некто. Далее – в луже крови с проломленной головой он пролежит некоторое время, затем хирург-кавказец (приятель Лазарева) сделает молодому человеку несколько операций. Художник выживет, но не без некоторых утрат, судя по поведению Ивана.
