Эту книгу я посвящаю моему другу и известному
отшельнику-созерцателю Алексей Прудникову.
Яркие лучи утреннего солнца легли на золотые купола монастыря, знаменуя собой приход нового дня. Запели птицы, и земля возрадовалась первым лучам солнца. Незримо, но божественно звучала утренняя музыка всего великолепия матери природы. И она отдавалась в каждом уголке священного храма, в каждом сердце людей пришедших к стенам этого дома бога. В такт божественной музыке забили монастырские колокола, и тогда всё зазвенело в славном звуке космической гармонии.
Утро было прекрасным, свежим, ярким. Оно обдавало свежестью стены старинного храма, и утренняя прохлада ложилась тонкой плёнкой на них, обжигая своим внутренним сиянием.
Внизу у стен старинного храма собрались люди. Их было много, очень много. Кто-то спал в своих машинах, кто-то разбил палатки недалеко от монастыря, так как мест в деревянных домах для паломников, построенных за стенами монастыря, больше не было. Но весь народ с раннего утра стоял и ждал, ибо все они хотели узреть батюшку в последний раз, прикоснуться к его рукам, пускай уже безжизненным, ощутить тот божественный огонь, который исходил всё ещё от него. Наверно что-то двигало ими или кто-то, кто незримо наблюдал сверху за ними.
Кем же был этот удивительный старец, ради которого, бросив все свои дела, они приехали за сотни и тысячи километров? Они спешили увидеть его, ощутить близость его божественной чистоты. Все звали его батюшкой Илларионом или старцем Илларионом. Многие бывали у него когда-то, многим он помог, многих отмолил, за многих болел душой. За многих он готов был отдать свою выстраданную душу, своё сердце. Старец умирал. Умирал давно и весть об этом дошла до многих людей, которые были у него когда-то и знали его. Смерть давно притаилась рядом с ним, но всё ещё не решалась забрать его у этого мира.
–Владыко, отец Илларион умирает… Последние часы он видно с нами… – говорил монах в рясе старому настоятелю монастыря.
–Знаю, уходит отче, покидает нас, скоро перед Отцом предстанет, – ответил монаху старый настоятель, – никто не знает, сколько выпало на его долю в жизни, один Господь Вседержитель ведает.
–С ним монах Алексий всю дорогу сидит, ночь не спал, в молитвах провёл, не уходит от батюшки. Любил он его сильно.
–Все мы его любили, и нам его не хватать будет, только на то воля Божья, – сказал настоятель.
–Алексий дневник батюшки Иллариона нашёл в его вещах, большая такая тетрадь в кожаном переплёте, – произнёс монах.
–Что в ней? – спросил настоятель.
–Кто ж знает, никто её не открывал и не читал пока, без Вашего позволения.
–Ладно, вели не трогать никому, а там решим, как быть. Да и народ подготовь, а братия пущай все, как положено, делает, – молвил настоятель и направился в храм божий.
А в это время в небольшой комнатке лежал старец. Это был сухой человек среднего роста в мешковатом подряснике, укрытый стёганым пледом. Всё в его облике говорило о доброте, мудрости и благородстве старца. Рядом с ним, у горящей лампадки у маленького столика сидел худой, молодой монах в очках, который читал нараспев священные псалмы из открытой книги. Иногда он прерывался, прикладывал голову к сердцу старца, слушал её, а потом снова и снова читал. В который раз взгляд его, однако, падал на большую тетрадь в кожаном переплёте, которую он извлёк из шкафа батюшки Иллариона.
Так он, в какой-то миг довольно долго смотрел на тетрадь, перекрестился трижды и открыл её, потом вновь закрыл и снова открыл и наконец, приблизив лампадку к написанному тексту, начал читать.
Всей своей сущностью он стал поглощать текст дневника.
Дневник батюшки Иллариона
«Господь Вседержитель, Царица Небесная простите меня за все грехи мои, изначально мной сотворённые, простите душу мою и примите исповедь мою перед Вами. А душу мою раздирают сомнения и скорби, невыносимым грузом лежат они на ней, ибо то через что выпало пройти ей, не даёт покоя мне в этом мире, и может, не даст и в другом. Это бесконечная боль, иссушающая моё сердце, невыносимая и бесконечная боль.
