Утро может рассказать о человеке гораздо больше, чем мы думаем. Любит ли он вволю выспаться, слюнявя наволочку в обед или же с первыми лучами солнца стаптывает кроссовки в ближайшем парке. Досыта набивает брюхо завтраком в несколько ходов или снимает с плиты наспех сваренную в вымученной кофеварке жижу и курит натощак, сбрасывая пепел в консервную банку. Торопится к шести на фабрику, на склад или, опаздывая к девяти, каждый раз выдумывает новые оправдания. Спешит, вообще, куда-нибудь или может себе позволить несколько часов тискать подушку, прежде чем возьмёт в свои руки телефон и по-новому залипнет в новостную ленту. Один не дожидаясь будильника, вскакивает ни свет, ни зоря, а другой, вечно уставший от постоянного перекладывания времени еще на полчаса, прячет его под подушку. Кого-то будит жена, порою ласково, но чаще как бездельника или назойливый, но столь любимый детский плач. Может любимая собака, облизывая сонную моську хозяина, зовёт на прогулку. Сон Макса Меера не тревожило ничего, кроме уличного шума из открытого окна.
Жил он, как и подобает холостяку, пока не убежденному, но и не стремящемуся разнообразить свою жизнь женским постоянством. В такой квартире нет ни штор, ни жалюзи, там нет кухонных полотенец и толстых пекарских рукавичек. Мешки для мусора закончились месяц назад, на их замену пришли магазинные пакеты, разного происхождения. И если в кульках из супермаркета или вьетнамского вечернего магазина огрызки, объедки и прочий мусор смотрелся органично, то бумажные пакеты из миланских бутиков, наполненные теми же остатками, выглядели странно. Господин Меер был большим любителем индийских вонючек и ароматических свечей, им досталась нелегкая работа – бороться со стойким запахом коньяка и сигаретных окурков. Квартира постоянно проветривалась, для этого в спальне, хозяин жилища держал открытым окно. От этого зимой приходилось включать батареи на максимум. Для обогрева гостиной использовался электрокамин, обставленный кочергой и прочими каминными приспособлениями для антуража.
Дорогие сердцу мелочи, вроде мобильного, наручных часов и позолоченной зажигалки были аккуратно разложены на прикроватном столике, как товары на блошином рынке. Предметы одежды уже давно покинули гардероб, образовав Большое спальное текстильное пятно. Корзина для белья была пустой, потому как грязная одежда облюбовала несколько свободных уголков. Холодильник был набит на половину полуфабрикатами и нарезками, в морозильной камере хранились булки, а вторую половину занимало пиво. Холодильник для вина, напротив, был полным, своё пристрастие к спиртному Меер также выражал заполненными полками крепкого, а неприязнь к уборке обилием пустых бутылок. У кровати находились верные спутники долгих ночей – бронзовая пепельница и коллекция зажигалок-однодневок.
Чтобы назвать этот беспорядок творческим, хозяину жилища стоило бы, как минимум, заняться творчеством, но пока он лишь коллекционировал атрибуты. В квартире нашлось место и гитаре, и мольберту, и даже старомодной печатной машинке, подаренной дедом за успехи на юношеском литературном конкурсе. Сейчас Меер не представлял культурной ценности, он, верно, проживал оставшееся время, каждую ночь, приближаясь к смерти. У него не осталось ни родителей, ни братьев, ни сестёр, вслед за ними ушли и надежды, оставив мужчину наедине со своими желаниями. Кроме него, в квартире жили два паука, один в ванной комнате, а второй сплёл своё гнёздышко в каминных брёвнах. Меер заботился о своих домочадцах, паутину не убирал и даже пытался скормить им муху. Компанию паукам составил единственный и горячо любимый цветок Макса, который он называет Альбертом, которому ни разу не было отказано в уходе и поливе.
