Он открыл слипшиеся от крови глаза. Бурая жидкость спеклась и превратилась в корку на ресницах. Подняв руку, он попытался протереть веки. Проводя пальцами по щекам и щетине, он чувствовал, как они цепляются за скатавшуюся кровь, и она осыпается крошкой.
Он лежал на спине. Бушлат был весь сырой, бронежилет пах гарью и резиной, местами прожжённая ткань чехла ещё дымилась. Тонкий, густой, словно сигаретный дым медленно поднимался от отверстий, оставленных на грудной пластине броника пулями и осколками. Куски кевларового материала и мелкие осколки бронеплиты торчали, похожие на распустившиеся бутоны красно-чёрных хризантем. Дымок от мест попаданий поднимался всё выше, но его каждый раз сносило порывами ветра.
Опустив глаза, боец увидел, что левую руку выше локтя перетягивал розовый жгут Эсмарха. Правая нога не чувствовалась, приглядевшись, он понял, что там тоже что-то намотано.
Штанина давно начала сыреть и покрылась пятнами крови. От тёмно-красных, почти вишнёвых и почерневших подтёков тянуло лёгким паром. Подошва сапога была прострелена в нескольких местах, голень и ступня почти не ощущались. Он прислушался к ощущениям. Лёгкое покалывание и тянущая слабая боль. Нога слово отекла, и её одновременно свело судорогой.
Внутри черепной коробки всё гудело. Мысли путались. Перед глазами летали какие-то мелкие чёрные мошки.
С молочно-серого, совершенно матового неба вдруг начали падать капли очередного осеннего дождя. Дым из отверстий на бронежилете перестал чадить.
Запрокинув голову, боец подставил лицо холодным потокам воды.
Тучи висели низко. Казалось, протяни руку и можно достать до их тяжёлого края, схватить за воздушный завиток облака.
Он вспоминал, осиливая мысль за мыслью. Перед тем, как он потерял сознание, что-то произошло.
Сознание было вязким, тягучим, словно болото.
Кажется, был бой. Да… Точно…
Он не мог понять, сколько прошло времени и, повернув голову, огляделся. Отдало болью по позвоночнику. Голова начала проясняться, кажется, что-то стало всплывать в памяти…
Взъерошенный дневальный выбежал в канцелярию роты и, смешно крутя глазами, просипел:
– Товарищ капитан, товарищ капитан, вас дежурный по части вызывает.
Но вдруг, встретив серьёзные взгляды нескольких офицеров, пивших тут чай, споткнулся и испуганно проговорил:
– Разрешите…
Все командиры улыбнулись, кто-то лишь губами, кто-то засмеялся в кулак, а один из них махнул рукой:
– Давай, чего уж…
Старший по званию всё же прогундосил:
– В следующий раз накажу, понял?
Солдат совсем поник. Казалось, он стал меньше размером и как-то сдулся. На него было забавно смотреть. Немного помявшись, он опять повторил:
– Товарищ капитан, там дежурный по части звонил, спрашивает, вы решение приняли? Просил передать, что врио комполка проявляет интерес. Так и сказал, передай мол, командиру, «Решение не примет, самого его отправим».
Ещё раз махнув рукой, командир роты устало пробубнил:
– Иди.
Солдат вылетел пулей.
В помещении было накурено, не помогали открытые фрамуги. На столе чай давно остыл, но его иногда потягивали, запивая горький привкус табака, что чувствовался на языке.
Разговор, шедший уже больше часа, наконец продолжился. Все, вспомнив о причине разговора, сделались вдруг серьёзными, лица окаменели, брови нахмурились.
Командир повторил вопрос:
– Кто согласен повести колонну? Наш полк в резерве, поэтому приказывать не могу. Только добровольно…
Все молчали. Никому особо не хотелось опять туда возвращаться. Наконец молодой безусый лейтенант, выпускник этого года, поднял руку, как в школе, и спросил:
– Разрешите?
Все вопросительно посмотрели на него, ротный кивнул. Лейтенант проговорил:
– Товарищ капитан. Нас здесь восемь человек: три командира взвода, замкомроты, замполит, техник, старшина и я-приданный к вам. Ну и вы как командир роты. Судить-рядить особо не получится. Двое взводников только что вышли из-за «ленты», там находились по замене, третий ка-вэ – многодетный отец, его кандидатуру не утвердят. Старшина и техник отпадают – они здесь нужны. Парк забит сгоревшей, побитой техникой. Старшине принимать пополнение из мобилизантов. Остаётся только два зама, да я. Не густо…
