По узкой, едва заметной тропинке через Бурое болото уверенно шел высокий седой человек. За плечами он нес тяжелый мешок, а в левой руке длинный шест, к концу которого был примотан черпак. Одежда путника была, скорее крестьянская, чем господская, но и шерстяная рубаха, и штаны, и теплая накидка, и кожаная обувь – все чистое и добротное.
Вскоре старик вышел на пригорок, где стояла кузница с пристроенным к ней жилищем. На пороге его встретила женщина в плаще из грубой шерсти.
– Как хорошо, что я Вас дождалась, мастер Николас, – начала она с поклоном. – Сегодня день Вашего небесного покровителя святого Николая. Я принесла бобы с салом и немного сыра. А еще растопила очаг. И сварила сидр с медом. Он еще горячий. На болотах сырость и холодно. Вы, должно быть, устали и продрогли. Никто из наших деревенских уже не ходит на промысел за торфом. Только Вы все в трудах, мастер Николас. Не бережете Вы себя…
– Спасибо, Агата. Ступай, – коротко отвечал старик, протягивая женщине монету.
– Благодарствуйте. Я и мои дети будем молиться за Вас. Вы наш благодетель. – Агата поклонилась, натянула капюшон поглубже и быстро пошла вниз по тропинке в сторону деревни.
В низине ее силуэт быстро скрылся в тумане, а мастер Николас, вошел в кузницу. Он поставил у входа шест с черпаком, прошел к дальней стене и высыпал из мешка на настил мокрые бурые пористые камни. Николас ходил на болото не за торфом, как думала Агата. Его интересовало совсем другое.
«Еще на одну пробу этой руды хватит, – говорил мастер сам себе, перебирая принесенные камни. – Но потом придется сделать перерыв. В декабре и правда неподходящая погода. Прощупываешь дно шаг за шагом, поднимаешь руду, промываешь – пальцы немеют от холодной воды. Да и одежда вся промокла. Зима – время подвести итоги, все обдумать и записать результаты, чтобы весной начать поиски без прежних ошибок».
Николас, пригнувшись под притолокой, вошел в небольшую комнату, служившую ему и жилой, и рабочей. Потолок лачуги был закопчен от очага и масляной лампы, при свете которой мастер работал за столом. Но в целом стараниями Агаты здесь было вполне опрятно. Она приходила два раза в неделю, мела земляной пол, взбивала тюфяк, чистила одежду, приносила еду.
Другие люди здесь не бывали. О кузнице на болоте и отшельнике Николасе ходили разные слухи. Агата тоже его побаивалась, но он хорошо платил и никогда не повышал на нее голос. Крестьянка привыкла к этому странному господину и даже стала заботиться, приносить что-то домашнее.
Вот и сейчас мастер Николас нашел все, что ему было нужно: тепло, чисто, в лампу долито масло. На столе лежал уже наполовину исписанный пергамент, и рядом в чернильнице стояло перо. Николас сел к столу и начал писать левой рукой «зеркально» – справа налево.
«Соединяй четыре стихии. Пусть дары воды и земли пребывают в огне и воздухе, пока солнце не взойдет дважды. Черная змея уползет в землю. Белая змея останется в огне. И тогда отделишь огонь от земли и получишь вещь, в которой сила всей силы. И победит она самое твердое и самое сложное, как начертано на Изумрудной скрижали».
Николас взял в руки короткий клинок, который лежал здесь же. Он долго задумчиво рассматривал причудливые узоры на булате. В конце концов мастер отложил клинок и решительно вывел в завершение текста змею, которая повторяла узоры булата. Немного помедлив, Николас слегка кивнул, как бы соглашаясь сам с собой, и отложил перо. Он погасил лампу, положил пару поленьев в затухающий очаг и устроился спать, укрывшись накидкой из беличьего меха.
Когда поленья в очаге перестали тлеть, из своего укрытия тихонько вышла старая крыса. Она не спеша забралась на стол, цепляясь когтями за неостроганные доски, прошлась туда-сюда, немного пожевала край пергамента, задумчиво глядя на холщовый мешочек с едой, который заботливая Агата подвесила так, чтобы крыса не добралась. Потом крыса спустилась на пол, обошла комнату, внимательно осматривая ямки и неровности, в которых могли остаться крошки, подошла к остывающему очагу, села и задремала.
