– Он – чертов гений!
Восклицание звучит так громко и близко, что я дергаюсь от испуга. А пончик вниз летит, посыпая сахарной пудрой разложенные по столу бумаги. И кофе едва не опрокидывается. Растеклось бы лужей… Рапечатать бумаги-то не сложно, а вот вкусный, не растворимый напиток еще надо раздобыть. И обеденный перерыв потрачен.
Но главное не это.
Оглядываюсь воровато. Пришел? Неужели опять пришел?! Пытаюсь вспомнить, как выгляжу – ведь проспала сегодня, голову помыть не успела, волосы в дульку закрутила. А вместо макияжа на глазах очки. В модной, конечно, оправе, но я сама себе в них училку напоминаю, и вовсе не из фильмов с пометкой “18+”
– Он – чертов гений, я вам говорю! – потрясая рукописью, один из редакторов забегает в дальний кабинет. Рукописью! А не то, что я подумала…
Пончик поднимаю и снова в рот засовываю.
Дура. Это я про себя.
А гений – это у нас, конечно, Поздняков. Ни про кого другого в издательстве так не стали бы вопить. Да, есть и другие именитые писатели – о них с уважением или никак. Про кого-то шептались с затаенным предвкушением больших денег. Но громогласно выражать восторг Илья Васильевич любил по одной единственной причине.
Гениальной такой причине. Исключительной.
Краси-ивой…
– Все красивые парни – козлы, – не уставала повторять моя школьная подружка, которая в свои четырнадцать уже дважды целовалась с красавчиками, и потому в нашем кругу считалась гуру отношений. Ей беспрекословно верили и мотали на отсутствующий ус. – А кто верит им – вообще дуры.
Я покосилась на плакат с изображением чертового гения и его последней выпущенной книги и вздохнула тихонько. Точно ведь дура. Из-за этого плаката я отказалась переселяться на более удобное место. Из-за плаката и того, что с моего места просматривается главный вход.
Стою, пончик дожевываю, снова смотрю на постер и любуюсь Поздняковым. У него на изображении ненормально большая голова, пополам разрезанная. И смотрит он так, словно еще на фотосессии понимал, что дизайнеры расчленят его и увеличат. И буквы постапокалептичные рядом прилепят, чтобы взгляд суровый подчеркнуть.
Мне нравится очень. Любуюсь и думаю, как же ему подходит и взгляд этот, и имя его сокращенное – Влад. По каким-то причинам никому не было позволено называть его Владленом, но я как-то подсмотрела в документах. И согласилась – так лучше. Владлен – это что-то старомодное и немного скользкое. А Влад – это Тесла. Глаза сталью подернуты, волосы и костюм в тон, и лицо словно высечено из камня, а потом отполировано.
Да, я знаю, от всех этих размышлений идиотизмом несет за километр. Но мне нравится смотреть на его фотографию и размышлять. И даже тот факт, что сам Поздняков обо мне никогда размышлять не будет, не мешает. Ну и что? Глупо страдать, что тебя не знает, например, английская королева. А между ними не такая большая разница с моей точки зрения.
Зато между нами – огромная.
Он – сорокадвухлетний миллионер с особняком где-то вдали от цивилизации.
Я – обычная девица, которая выпустилась с филологического и не заработала даже на комнату.
Он – чертов гений. Единственный в своем роде.
Я – белый воротничок в издательстве. Канцелярская крыса. Моя жизнь проста и понятна, его – окутана мрачными тайнами и домыслами.
Моя единственная тайна – что я мечтаю утащить этот плакат домой, когда на это место повесят новый… И единственная уникальность – в моем имени.
– Искра, выручи, а?
Вздрагиваю и недовольно смотрю на Стасяна, стажера-редактора, который меня от размышлений оторвал. Его все так и зовут – Стасян. А когда не зовут – он сам приходит.
– Чего тебе? – бурчу.
– У меня там сводная таблица никак не сводится, – ноет парень. – А ты поднаторела уже в этом, просмотри, а?
