На улице уже темнело, хотя вечер только-только начинал маячить на горизонте. Прошедший и недавно закончившийся дождь внес свой вклад в наступающие сумерки, обложив все небо томными монотонно-серыми облаками, или даже тучами, если говорить на языке синоптиков-погодоведов. Спокойный, едва заметно колышущий понурую живую изгородь, ветер не спешил расчистить небо, тем самым делая неизбежным выпадение новой порции осадков, как сказали бы погодоведы: «облачно, местами возможен дождь».
Но, не смотря на нависшую над городом, со всеми его окрестностями, серость, которая, к слову сказать, заволакивала все небо уже на протяжении нескольких дней, сентябрь в этом году был теплым и иногда даже солнечным. Такое начало осени может считаться образцовым, когда первый месяц этого времени года, как бы является летним хвостиком, и несет в себе еще частичку теплого солнца с остатками летнего убранства. Но, в отличие от августа – короля летних остатков, сентябрь имеет в рукаве, как профессиональный шулер, свои козырные тузы, это и обманчивая ясная погода, и волны холода, чередующиеся с теплыми порывами, и обложная серость с моросящими, и не только моросящими, дождями. Все это было напоминанием, что на дворе уже осень и, как бы ни хотелось, обернуться летом она уже никогда не сможет.
Несмотря на то, что небольшой переулок выходил из центральной прогулочной улицы города, по которой даже в непогоду гуляли редкие прохожие, на нем было тихо и безлюдно. Переулок соединял две параллельные улицы, и отличался от десятков таких же, расположенных на небольшом расстоянии друг от друга, лишь тем, что первые этажи малоэтажных домов были переделаны в магазинчики, офисы, кафешки или что-то в духе тех мест, где деньги из вашего кошелька бодро и очень быстро эмигрируют в чужие руки. Легкий вечерний полумрак добавлял в переулок привкус таинственности; идя по нему можно легко почувствовать себя героем какого-нибудь приключенческого романа, что сейчас, к примеру, из крайнего здания выйдет таинственный незнакомец, и предложит вам послать к чертям вашу жизнь и отправиться вместе с ним, к примеру, на поиски клада или другой авантюры.
Молодой человек стоял и нерешительно вглядывался вперед, туда, где была видна другая улица, с ее светящимися витринами различных заведений и прочей гламурной присыпкой, которая всегда служит украшением таких улиц в любом городе. Такая же улица лежала за спиной молодого человека, который, перед тем как остановиться, успел сделать несколько неуверенных шагов в этот переулок. И вот теперь он стоял, обдумывая, для чего он все-таки сюда свернул, стоит ли ему вернуться назад, к центральной улице, где в этот момент проходили весело смеясь две красивые девушки, одна из них строила глазки парню, перед тем как тот скрылся в пролете. Или оставить улицу девушкам, пройти через переулок и продолжить свой путь по другой улице, по другой такой же улице.
Привыкнув к полумраку, отодвинув образы броских, освещенных витрин, путник пробежал взглядом заведения, расположившиеся в этом близком и одновременно далеком от гуляющей цивилизации. Ничего необычного, что могло бы стать причиной целенаправленного визита в это место, ну разве что скромный спортбар под названием «Рестарт», и тот, скорее всего, пользовался популярностью у узкого круга людей. В данный момент заведение не подавало признаков активности и, скорее всего, находилось в ожидании открытия. Кроме забегаловки, а точнее по соседству с ней, ютился магазин китайских товаров «Все и сразу» – место, где можно было дешево разжиться всяческим ширпотребом. На противоположной стороне проулка (если узкую улочку можно было делить на стороны) располагались ремонт обуви, дверь каморки была закрыта на замок, а жирная надпись: «ЗАКРЫТО», написанная красной краской на двери, оповещала всех желающих подлатать свои туфли о том, что им следует поискать для этого другое местечко. Компанию ремонту обуви составляла «Лавка волшебства» – магазин эзотерики и магических товаров. Дальше же стояло еще несколько домов, которые ничего не показывали улице, кроме одинаково ровных, серых, заштукатуренных стен, вдоль которых тянулись убого подстриженные кусты, и, если не всматриваться в них очень пристально, то с большой натяжкой можно было назвать живой изгородью.
