– Ну-ка, все расступились по-хорошему! Чего толкотню создаете, мешаете дознанию, – рыкнул старший следователь Московского губсуда Мезенцев на столпившихся у дома № 2А в Трехпрудном переулке.
Чуть ли не локтями растолкав толпу, он нырнул в парадную дверь, ютящуюся под треугольным портиком и зажатую меж двумя полуколоннами. В старом грязно-канареечном френче с отвисшими карманами, брюках галифе и сапогах, выглядел Мезенцев по-военному угрожающе.
За ним следовал судмедэксперт – профессор Грених и стажеры: Петя Воробьев, студент медицинского факультета – светловолосый, восторженный, двадцати пяти лет, на вид совсем юноша, и Леша Фролов с карандашом за ухом и планшетом для глазомерной съемки под мышкой.
Двойное убийство, которое привело их сюда майским днем 1927 года, подняло на уши весь дом – жильцы высыпали из квартир на ступеньки, как консервированный горох из жестянки. На лестнице Мезенцев продолжал прокладывать себе путь локтями. Жильцы расступались, говорить прекращали, только когда судебные работники шли мимо, и таким образом возникала волочившаяся за ними звуковая волна, словно из плохого радиоприемника. Люди стояли на площадках, на ступеньках, они явились из соседних домов.
Все хотели видеть место преступления, поразительно походившее на последний день Помпеи. Случилось нечто совершенно невиданное – какие-то чужие хозяину квартиры люди оказались погребенными под слоем черной пены посреди гостиной. Их будто настигло извержение вулкана в час веселого застолья. В отсутствие вулкана в доме это было по меньшей мере странно.
– Буржуйка взорвалась. Или «пчелку» топил, – говорили одни.
– Он, видно, решил разжечь камин! – предположили другие.
– Да нет уже в помине там никакого камина.
– Не буржуйка это и не камин, – вырвался вперед рыжеволосый мальчишка в тельняшке из квартиры напротив. – Угорели они от паленого самогону. А что? Так бывает! Черные оба – я видел.
Мезенцев, прибывший первым и порядком уставший от внимания соседей, взял мальчишку за оба плеча и бесцеремонно переместил в сторону. Он очень спешил провести следственную команду на место преступления до того, как любопытная толпа смешает все улики.
Квартирка была небольшой, но жильца по неизвестным причинам уплотнять не стали, жил он один, имея свой туалет с ванной. Жил тихо, неприметно, работал в кинотеатре не то кассиром, не то бухгалтером, пока не случилось с ним вот такое.
Миновав тесную прихожую, следователь и медик вошли в гостиную, и Грених наконец разглядел, из-за чего сыр-бор. Взгляд тотчас приковал круглый стол под длинной льняной, вышитой гладью скатертью, уставленный дорогими ликерами и хрусталем. Над ним висела зажженная бронзовая люстра с керамическим абажуром бирюзового цвета. Вокруг расставлены венские стулья в аккуратных чехлах.
С левой стороны стола стекала на слегка отставленный стул черная застывшая масса. Со стула она свисала к полу и растекалась угольной пузырчатой горкой на ковре. Не сразу можно было понять, что это странное лавовое облако имело слабые очертания человека, который сидел на стуле, уронив руки и голову на стол.
– Серная кислота с сахаром, – Грених инстинктивно задержал дыхание. В комнате с единственным окном, которое выходило на балкон, стоял стойкий кислотно-удушающий запах произошедшей химической реакции.
– С чем-чем? – Воробьев сверкнул на мгновение юношеской, озорной улыбкой, но посерьезнел, осознав, что места веселью здесь нет, и судорожно застрочил в блокноте, вынутом из-за пазухи. Одет он был в черную кожаную куртку, протертую на локтях и воротнике, под ней неизменно накрахмаленная белая сорочка со значком «РКСМ» на груди.
