Даже дождь в этот день был дурацким. После недели жары он хлынул среди ясного вечера внезапным потоком, разогнав редких дачников по домам. Я сидела на пороге дома с кружкой чая и смотрела перед собой, слушая дождь. Капли не барабанили, а булькали, падая вниз, вода стекала с крыши в стоящую рядом с крыльцом кастрюлю, и этот "буль— буль" перебивал все очарование дождя, которое ему можно было придумать. Жара ушла, опустилась вечерняя прохлада, влажная от дождя. Я смотрела на забор напротив, за ним торчал треугольник крыши соседского дома, сейчас пустующего. У забора росли кустарники, стояла скамейка, рядом домик— колодец. Дача принадлежала Павлику, моему жениху, и пока он парился в душной московской командировке, я прохлаждалась здесь. На самом деле было скучно, но никто не доставал. Вот я и сорвалась сюда с утра пораньше, чтобы не слушать очередных советов и нравоучений. Выключенный телефон лежал в сумке, а я сидела и пялилась на забор. Раздался стук. Тут, в деревне, почему-то звуки ближе, словно стучат в твою калитку. Я сидела и пялилась. Стук повторился, и он действительно был у моих ворот. Забор тут глухой, но деревня мирная, все свои, потому я, лениво поднявшись, протопала босыми ногами по мокрой дорожке и, отодвинув засов, распахнула калитку, ожидая увидеть кого-нибудь из округи. Но за дверью, натянув на голову капюшон толстовки, стоял он.
Некоторое время я смотрела на него, часто моргая, не веря, что это действительно он. Капли дождя сползали по моему лицу с каждым взмахом ресниц. Он меня не торопил, привалился плечом к косяку и рассматривал с кривой усмешкой. Так мы простояли с минуту, и я успела промокнуть и замерзнуть, длинные волосы повисли паклями, нос стал холодным. Наконец я, шмыгнув, развернулась и молча пошла в дом, оставив калитку открытой. Шла, слушая, как скрипнул засов, как раздались уверенные спокойные шаги следом за мной. Я прошла на веранду, щелкнула кнопкой на чайнике. На веревке, перетянутой по диагонали, висела пара полотенец, стянув одно, я вытерла волосы, закинула полотенце обратно. Щёлкнула кнопка чайника, оповещая о готовности. Я обернулась, он стоял у стены возле двери, скрестив на груди руки.
– Чаю? – предложила ему.
– Лучше кофе, – от стены он все-таки отлепился и прошёл в глубь веранды, сел на диван у стола.
– А, ну точно, – хмыкнула я, – ты же кофеман. Посмотрю, есть ли тут кофе.
Зашла в маленькую кухню, втиснутую по существу в прихожую, открыла ближайшую створку, за ней скрывалась пачка чая и банка с остатками кофе. Кинула себе в чашку пакетик из привезённого с собой, во вторую сыпанула кофе, на глаз.
Он рассматривал журнал по садоводству, валявшийся тут непонятно зачем, участок был маленький и грядками никто не занимался, плиточная дорожка серела среди выросшей травы. На мое появление он поднял глаза, мы встретились взглядами, и я вдруг подумала: он изменился. Отставив кружки, подошла к нему, в его глазах застыл вопрос. Я продолжала его рассматривать. Дело было даже не в первых морщинах у глаз и переносице, изменился сам взгляд: я видела в нем усталость и… боль? Тоску? Разве такие, как он, испытывают подобные чувства? Все испытывают, и он не исключение. Просто сложно представить, что могло вызвать в нем такие изменения.
Я вернулась к кружкам, слыша, как он усмехнулся. Налила кипяток, острый запах кофе разнесся по веранде, вытесняя остальные. Даже мне, человеку, кофе не пьющему, было ясно, что вкус будет дрянной. Ну и ладно, он сам попросил. Я передала ему кружку, взяв свою, громко прихлебнула, опершись на стол, и спросила:
– Ты вроде жениться собирался?
– Я и женился, – ответил он. Голос у него красивый, низковатый и с какими-то особыми интонациями. Да и сам он красив, и тоже необычно: слащавым не назовёшь. Темные волосы, сейчас мокрые и растрепанные, лёгкая небритость, глаза карие, и взгляд такой пронизывающий, загадочный, не понять, что за человек перед тобой. Пухлые губы, верхняя чётко очерчена, привлекает внимание. А когда он улыбается, кажется озорным мальчишкой, и глаза светятся.
