В наскоро собранный и от того несуразно покосившийся шатёр из мешковины и бревен, лязгая доспехами, солдаты внесли еще одного раненного. У молодого мужчины не было правой ноги чуть ниже колена. Рваная культя, торчала из-под покореженного голенища доспеха. В дрожащем свете костра, обескровленная и бледная, заляпанная серой грязью и налипшей на неё соломой, нога выглядела неестественной, неживой. Она не походила на принадлежащий человеку орган, на часть куклы, да, мастерски выполненной, сделанной в натуральную величину, но всё же куклы. Скорее всего, владелец этой ноги уже умер или ему остались считанные минуты до встречи с создателем.
– Туда. Этот уже мертв. – Сван указал на тело мертвеца в самом начале шатра. – Унесите и положите на его место.
Воины вынесли труп и аккуратно даже с почтением, несвойственным этому месту, уложили покалеченное тело на устланный соломой пол. Сван устало присел на сколоченный из трёх досок табурет. Затуманенный трудами взгляд молодого лекаря упал на латы раненного.
Доспехи, тонко расписанные гравировками из золота и серебра, изображавшими славные моменты из истории воин второй династии, выдавали в раненом знатного воина. Большинство изувеченных тел, лежавших штабелями поверх пропитанной кровью соломы, не имели при себе ни росписей, ни лат на которых можно было бы их чеканить. Легкая кольчуга однослойного реже двухслойного плетения, шишак или шлем без забрала, вот всё чем защищали свои тела воины ополчения четвертого призыва. В основном старики и подростки, в чьих силах было поднять двухметровую пику. Первые три призыва исчерпали человеческие ресурсы империи настолько, что если понадобится пятый, пики будут держать женские руки.
Среди втащивших раненого в палатку рыцарей, один выделялся и статью и возрастом. Огромный широкоплечий мужчина с роскошной черной с проседью бородой, ниспадающей до литого медного герба второй династии прикованного к кирасе на уровне груди. Шлем, он держал в руке, лишенная почти всех волос голова блестела от пота.
Сван привстал, вытирая руки багровой от крови льняной тряпкой, и окинул воина взглядом. – Как он дожил до сегодняшнего дня? Десять лет непрерывных битв и сражений, осад и штурмов, обороны и наступлений. Ноги на месте, руки тоже. Чудо, если только он не из тех, кто сидел в своем замке до последнего, надеясь на военные подвиги других. – Сван удивлялся про себя. Сказать такое в лицо дворянину, всё равно, что броситься на вилы, только вот дыба пострашнее вил, а колесо убивает намного медленнее.
Латные перчатки, нарукавная и наплечная броня рыцаря были усеяны брызгами подсыхающей вражеской крови. На металлическом колене багровел отпечаток славного удара по чьей-то несчастной голове.
Если присмотреться, можно было разглядеть прилипший к металлу обрывок кожи, видимо сорванный могучим ударом, всё с той же несчастной головы. – Нет, этот не отсиживался, этот любит убивать. – Видя, что тот не уходит, Сван сделал шаг в сторону дворянина.
Мужчина выпрямился во весь рост, мешковина потолка подалась вверх под его теменем.
Речь рыцаря звучала громко и сурово, наполняя басом всё пространство палатки, так же гулко как удар языка наполняет колокол звоном. Все звуки исчезли, стенания и стоны раненных ополченцев, потрескивающие дрова очага в центре шатра, отголоски сражения снаружи, всё поглотил громогласный голос великана.
– Это граф Масальский. Его сбросили с коня и отрубили ногу топором. Слава богам гвардейцы подоспели во время и не дали раскроить ему череп. Бросьте все свои дела. Сохраните ему жизнь. Заберите мою душу взамен, если потребуется.
– Этого не нужно. Я сделаю все, что в моих силах. – Заверил гиганта Сван.
