880 г. (от Р. Х.)
Весна пришла в северянские[1] края поздно. Лишь боги знают, что задержало ее в пути, но не торопилась она принести людям облегчение после голодной зимы. Наконец появилась, закапала с крыш, зажурчала ручьями. Но удивительно, талые воды сошли небывало быстро, не успев пропитать землю. Жито посеяли в полусухую почву, а затем суховей высушил поля до потрескавшейся корки.
Ах, как ждали люди дождя – живительной влаги, несущей жизнь. Все жаждало дождя, а его все нет да нет, и тучи Стрибог[2] гонит мимо полей, будто наказывает провинившихся в чем-то тружеников земли.
Ярина вздохнула: «Неужто еще одно засушливое лето грядет? Два лета засухи подряд – это слишком. Эту-то голодную зиму пережили, а вторую людям никак не осилить. А тут еще мор какой-то навязался, так и косит людей, будто и вправду смерть с косой ходит. Ослабленным людям трудно совладать с хворью».
В веси[3] и людей-то почти не осталось, многие умерли в страшных мучениях, и нерадостные мысли девушки невольно устремлялись к близким – как бы им избежать этой злой напасти?
Ярина собрала связку хвороста, поднатужилась, приподняла ее и взвалила себе на плечо. Ее девичья хрупкость была обманчивой. Она принадлежала к тем славянским женщинам, которые рождены для нелегкой женской доли. Таким природа дает многое: крепкое здоровье и сильное тело – все это и еще темно-синие глаза, острые, яркие, заглядывавшие, казалось, в самую суть человеческой души, достались ей от отца-славянина. Ну а неземная красота – иссиня-черные волосы до самых колен, шелковистые, мягкие, пушистые; черные брови и ресницы, алые губки и белые зубы – передалась от матери-иноземки, которую отец когда-то привез из дальнего похода на Царьград.
Подошел брат Дар со связкой хвороста.
– Ну что, домой пойдем? – спросил он.
Ярина кивнула. Под тяжестью ноши она не была склонна к разговору.
Они вышли из леса и направились к одинокой старенькой избушке на опушке, стоявшей чуть в стороне от веси. В ней, ветхой, покосившейся, жила вдовая сестра Белава, у которой Ярина и Дар нашли приют после смерти своих родителей от степняков.
Белава же перебралась в эту избушку после смерти мужа, поскольку ее пасынки, поделив наследство отца между собой, ей ничего не выделили. Да она и не просила, приученная с малых лет добывать себе пропитание собственными силами.
Бабушка, мать отца, научила Белаву распознавать травы и лечить недуги, чем и сама кормилась всю свою жизнь. Знания эти передавались из поколения в поколение по женской линии. Вот и Ярина уже понемногу стала приобщаться к навыкам знахарства, но до полного овладения всеми премудростями ей было еще далеко.
Брат и сестра подошли к избе, ветхой, покосившейся, сбросили под небольшим навесом хворост. Дни стояли теплые, но ночи по-весеннему еще были холодны, и Белава, которая была на сносях и дохаживала последний месяц, замерзала, поэтому жилище к вечеру протапливали.
– Я к Пселу схожу, ловушку посмотрю, – сказал Дар, занося часть хвороста в избушку и складывая его у прямоугольной глиняной печи.
– Хорошо. Только не задерживайся. Скоро стемнеет, да и похлебка подогреется быстро.
Дар был младше на год, но выглядел намного старше семнадцатилетней сестры. В нем чувствовалась особая порода: высокий рост, твердая походка, гордая посадка головы, широкий разворот плеч, упругий живот. А своими светлыми кудрявыми волосами, серыми глазами и прямым подбородком с уже заметным пушком он свел с ума не одну девчонку в округе.
На игрищах Дар считался первым заводилой и отличался завидной удалью. В военных состязаниях, устраиваемых иногда старейшинами селений между молодежью, он не знал себе равных, одинаково хорошо владея и ножом, всегда висевшим на поясе вместе с ложкой и кресалом, и топором, и луком со стрелами, которые изготавливал сам. Всем этим премудростям с малолетства обучал его отец, и впоследствии Дар не забывал науку, пополняя ее новыми приемами, придуманными им самим.
