Прилетело ко мне давеча письмо из ВШИВо – Высшей Школы Искусства Волшебства. Дрожащими руками сломала я печать на берестяном свитке, пробежалась глазами по строчкам, да и разочарованно выронила. Сухим листом прошуршал свиток на пол.
«Какие люди меня вдохновляют». Ёшкины метелки! Вот так задание! На что вдохновляют? На подвиги? Так я не одного не совершила, для того у нас богатыри имеются! Дядька мой Добрыня со товарищи который год из великих деяний не вылезают: то Соловью-разбойнику крылья подрежут, то Чуду-Юду башки подрубят. Всё на благо отечества.
Ежели в виду имеются художественные изыскания, то это снова не ко мне. Вот домовой Тихон сонеты строчит почем зря и читает свои творения, слушателей не спрашивая, хотят ли они этого.
А я что? Я хочу наукой колдовства овладеть, для того и в школу волшебную поступила. На заочное обучение. А они такие дурацкие задания высылают!
Плюнула я на грамотку ядовитой слюной, та скукожилась, словно огнем опаленная, и рассыпалась в прах. Пойду лучше бабуле по хозяйству помогу.
А бабушка будто почуяла, что я в сердцах домашними делами заняться собралась.
– Олеська, воды принеси!
– Ба, – заканючила я. – Это надо на реку идти, ведра волочить…
– Экая ты ты неумеха!
Бабуля схватила метелку и давай помелом ведра щекотать. Те встрепенулись и рванули за порог, громыхая пустым нутром.
– Ой, ба, дай я!
– Погодь, тут слово волшебное знать надо.
Шепнула мне на ушко слово заветное, и я кинулась ведерки догонять. С речки уж не скакали, шли степенно, как бабы на сносях. Боялись лишнюю каплю уронить.
Работа отвлекла маленько от задания школьного, но выполнить-то его требуется!
Тут мне Тихон на глаза попался. Он возле кадушки со сметаной пристроился и одной рукой очередные вирши крапал. Другую лапку в сметану запускал, да и прямо так, без ложки, с пальцев слизывал. Неаккуратный какой.
– Слышь, Тихон, – я подсела возле и кадушку крышкой прикрыла. – Тебя какие люди вдохновляют?
Тихон взглянул на меня неласково (сметана видать ему дороже дружеской беседы) и буркнул:
– Лешачиха с черного леса и Водяница с Гнилого болота. А что?
– Фу, Тихон, я тебя о вдохновении спрашиваю! И, вообще, про людей, а не про нечисть.
– А… – Тихон почесал голову, и на затылке остались сметанные отпечатки шестипалой лапки. – Поэт у людей есть один. Шибко складные стихи пишет. Пышкин. Или Плюшкин. Какая-то съедобная фамилия, вкусная, но я запамятовал.
И снова принялся скрести пером по бересте. Тут бабушка опять обо мне вспомнила.
– Олеська, огород вскопай!
– Ба, – заныла я. – Это ж лопату надо тащить, землю рыхлить…
– Экая ты неумеха, – вздохнула бабушка. – Поди, скажи Ивану-дураку, что на огороде клад зарыт, а в самом дальнем углу закопай горшок с бумажками разноцветными, коими давеча проезжий вурдалак за постой расплатился.
Какая я же все-таки умная у меня бабушка!
Стоило лишь намекнуть Ивану, что в огороде спрятаны сокровища несметные, как через пару часов вся земля была перекопана, а сам Иван-дурак радостно играл цветными фантиками.
А тут как раз Едреня-Феня к нам через забор головы свесили. Едреня правой рукой подтянулся, а Феня левой, и перепрыгнули к нам на двор. Стоят о двух ногах, о двух руках, двумя ртами щерятся – рады меня видеть, друзья мы с детства.
– Едреня, – я запрокинула голову, чтобы его лучше видеть, – тебя какие люди вдохновляют?
– Люди! Гы-гы-гы, – засмеялся Едреня и боднул Феню.
– А тебя? – обратилась я к Фене. Благо далеко ходить не надо, обе головы на одном теле пристроены.
Феня смутилась, дернула Едреню за нос и они обернулись березой раздвоенной. Ёшкины метелки! Стеснительные какие!
Так за домашними делами день и пролетел: то дров нарубить, то щей наварить, то печь подновить, то гостей обслужить. У нас на постоялом дворе “Три ноги” забот невпроворот!
