Посвящается Натке – моему любимому вдохновению.
Глава 1
Поддержка от меня выглядит обычно так: “Вытри сопли, нюня, и помоги себе сам. Любимый человек должен быть рядом, а не раз в два года встречаться для секса. Это бред. Согласись?“
Мысль, отточенная, как лезвие, пронзила сознание, едва Натка услышала за стеной сдавленные всхлипы. Не успела она сделать глоток чая, как в кухню влетел сын.
– Что случилось, Котя?
Мальчик зарылся лицом в её колени и зарыдал. – Он опять звонил… – голос его дрожал. – Говорил, что я трус и предатель, что мы с тобой сбежали, как крысы…
Горячая волна гнева ударила Натке в виски. Этот мудак, этот тщеславный урод. Не платит алименты, не интересуется жизнью сына, но находит время и силы, чтобы терроризировать его ночными звонками, вышибая и без того хрупкую детскую психику.
Она не стала говорить пустых утешений. Не обняла. Её пальцы, сильные и твердые, взяли его за подбородок и приподняли заплаканное лицо.
– Слушай сюда, солдат, – её голос был тихим, но стальным. – Ты не трус. Трус – это тот, кто бьет маленьких мальчиков по телефону. А ты прошел через пограничный ад, ты спал на полу и не ныл. Ты живешь в чужой стране и учишь чужой язык. Ты – герой. А его слова – это просто шум. Мусор. Ты будешь плакать из-за мусора?
Костя смотрел на нее широко раскрытыми глазами, ловя ртом воздух. Казалось, он ждал чего угодно, но только не этого. Не этой суровой, почти командирской прямоты. Он медленно перестал всхлипывать.
– Понял?
– Понял… – кивнул он, вытирая лицо рукавом пижамы.
– Иди, умойся. И спать. Завтра в школу.
Он послушно побрел к двери, оглянулся на пороге.
– Мам,… а он… папа… больше не позвонит?
– Я с ним поговорю, – коротко бросила Натка, и в её глазах мелькнула такая сталь, что Костя сразу кивнул и быстро вышел.
Она откинулась на спинку стула, чувствуя, как дрожь от ярости, наконец-то, прошибает её саму. Вот оно, её материнство. Не песни на ночь, а уроки выживания в жестоком мире. “Вытри сопли, нюня“. Она ненавидела эту свою черту, но именно это держит их обоих на плаву.
Её взгляд упал на телефон. И тут же, словно в насмешку, экран осветился новым сообщением. “Пауль. Канада“.
“Натали.… Знаешь, сегодня оперировал сложного пациента. Всё прошло успешно. И пока стоял у операционного стола, поймал себя на мысли… что наша связь – это как тончайшая хирургическая нить. Её не видно, но именно она скрепляет всё воедино. Кажется, её протянула сама судьба“
Судьба. Нить. Натка сжала телефон так, что костяшки пальцев побелели. Ей, которая только что отбивала сына от психологической атаки родного отца, которая до сих пор не может забыть, как год назад на границе, в ледяной ночи, срывающимся от ярости голосом орала на пограничников, не давая увести своего старика-отца…
Ей, которая своими руками таскала с помойки мебель и замазывала щели в окнах, чтобы ветер не выдувал тепло из комнаты… Ей, которая знала, что такое по-настоящему бороться за тех, кого любишь, – ей рассказывают про какие-то хирургические нити судьбы?
Она фыркнула. Ясно. Пиндос курит что-то крепкое. Или просто романтический идиот. Интересно, что он употребляет? Мне бы тоже не помешало – позитива у него, хоть отбавляй.
Натка уже собралась ответить ему своим коронным сухим “Это очень поэтично, доктор“, но её взгляд упал вниз, в окно. Туда, где в сумерках угадывались четкие прямоугольники её крохотного садика. Маленький клочок земли, который они с отцом и сыном расчищали всем семейством, вынося кирпичи, бутылки и вековую грязь. Это был их совместный акт сопротивления хаосу, обрушившемуся на них. Теперь там ровными рядами зеленели всходы. Что именно вырастет – она не совсем была уверена, покупала семена по скидке, наугад. Но в этом был свой смысл. В этом простом действии – воткнуть семечко в землю и ждать – была странная, почти первобытная терапия. Единственное, что она могла контролировать в этой жизни.
