[1]
Парадный вход в «Ле Пале», один из старинней ших и фешенебельнейших отелей Нью-Йорка – такси, лимузины, вращающиеся двери, а за углом еще дверь, никак не помеченная и чаще всего никем не замечаемая.
Однажды утром к этой двери подошла Марта Роузуолл с улыбкой на губах и с простой голубой хозяйственной сумкой в руке. Сумка была ее обычным атрибутом. В отличие от улыбки. Работа ей не досаждала – должность старшей горничной десятого, одиннадцатого и двенадцатого этажей «Ле Пале», возможно, многие не сочтут такой уж престижной или доходной, но женщине родом из Бэбилона в Алабаме, где она ходила в платьях, на которые шли распоротые мешки из-под муки и риса, ее должность представлялась очень и очень престижной, а к тому же и очень доходной. Впрочем, чем бы человек ни снискивал хлеб насущный, в обычное утро и механик, и кинозвезда приступают к выполнению своих обязанностей с тем же выражением на его или ее лице, которое говорит: «Большая часть меня еще пребывает в постели». И практически ничего больше. Однако для Марты Роузуолл это утро не было обычным.
Обычность исчезла еще накануне, когда она вернулась с работы домой и нашла бандероль из Огайо от сына. Наконец-то в руках у нее было так долго ожидавшееся и предвкушавшееся. Ночью она почти не сомкнула глаз, то и дело вскакивая и вновь убеждаясь, что оно – то самое и по-прежнему тут. В конце концов она уснула, спрятав его под подушку, будто подружка невесты – кусок свадебного торта.
Теперь она своим ключом отперла узкую дверь за углом от парадного входа в отель и, поднявшись на три ступеньки, оказалась в длинном коридоре, выкрашенном тусклой зеленой краской, где к стене жалась вереница тележек из прачечной. Они были загружены кипами выстиранного и выглаженного постельного белья. Коридор заполнял его чистый свежий запах, который у Марты всегда ассоциировался с ароматом только что выпеченного хлеба. Из вестибюля доносились отголоски «Мьюзака», но Марта давным-давно перестала их слышать, как не слышала гудения грузовых лифтов или стука посуды на кухне.
На полпути по коридору была дверь с табличкой «Сотрудники хозяйственного отдела». Она вошла, повесила пальто и прошла в большую комнату, где сотрудники хозяйственного отдела (всего их было одиннадцать) пили кофе в перерывах, решали проблемы поставок и учета и пытались справляться с бесконечной писаниной. За этой комнатой с огромным столом, доской объявлений через всю стену и неизменно переполненными пепельницами находилась гардеробная. Стены из зеленых шлакоблоков, скамьи, шкафчики и два длинных стальных прута в фестонах несъемных плечиков, которые нельзя украсть.
В дальнем конце гардеробной была дверь в душевую и туалет. Эта дверь распахнулась, и из облака теплого пара появилась Дарси Сагамор в пушистом халате с монограммой «Ле Пале». Едва увидев сияющее лицо Марты, она кинулась к ней, протягивая руки и смеясь.
– Ты его получила, верно? Получила! У тебя же на лице написано. Да, сударь, да, сударыня!
Марта не думала, что заплачет, но слезы хлынули из ее глаз. Она обняла Дарси и прижалась лицом к ее черным влажным волосам.
– Все отлично, деточка! Давай-давай, рассказывай!
– Просто я так им горжусь, Дарси, как проклятая горжусь!
– И понятно. Потому ты и плачешь, и это хорошо… Но покажи сразу, как перестанешь. – Она улыбнулась во весь рот. – Можешь не выпускать из рук. Если я его обкапаю, ты мне глаза выцарапаешь, не иначе!
И вот с величайшим благоговением, точно священную реликвию (чем он и был для нее), Марта Роузуолл достала из голубой хозяйственной сумки первый роман своего сына. Дома она тщательно завернула его в папиросную бумагу и положила под свою форму из коричневого нейлона. И вот теперь бережно развернула, чтобы Дарси могла посмотреть на ее сокровище.
