Всем потерянным посвящается
Париж, Франция
Осень 1962 года
Влажный ночной воздух бился об уличные фонари, высекая крохотные искорки, словно кремень. Споткнувшись в очередной раз, Эби Пим засмеялась и взяла Джорджа под руку. Тротуар был неровным, всюду торчали толстые корни давно спиленных лип. Однако Джордж шагал уверенно – выручали ботинки на плоской подошве; на Эби же были туфельки на каблуках, и ей приходилось балансировать. Цок-цок, пауза – Эби пошатнулась, будто была пьяна или танцевала под сумбурную музыку.
Джордж наклонился и прошептал ей на ушко, что любит ее и она этим вечером удивительно красива. Эби улыбнулась и уткнулась носиком ему в плечо. Им было так легко друг с другом. И чем больше времени они проводили вдвоем, тем меньше хотелось домой. Они слали родственникам открытки с коротенькими посланиями – всего несколько слов, Джордж регулярно отправлял домой контейнеры с экстравагантной мебелью и антиквариатом, но о возвращении речи не шло.
Париж, с его темными, запутанными улочками, – лучшее место для того, чтобы затеряться и исчезнуть. Первую неделю медового месяца Джордж и Эби часами могли бродить, блуждая в волнах тумана, выныривая на очередном незнакомом перекрестке или в переулке, натыкаясь на бродячих кошек, которые нередко выводили их к теплому кафе или ресторанчику, если, конечно, были благодушно настроены, насытившись какой-нибудь канализационной крысой. Нередко Джордж и Эби приходили в гостиницу на рассвете, крепко засыпали в объятиях друг друга и вставали только после полудня. Джордж приплачивал младшему сыну хозяина, чтобы тот ближе к вечеру приносил им в номер кофе и пирожки с сыром и шпинатом. Они с удовольствием ели в постели, укрывшись смятыми простынями, любуясь закатом и обсуждая, куда отправятся в сумерках. Прогулка по темному городу напоминала игру в прятки.
Нынче вечером они бродили по улицам, нарочно стараясь заблудиться. Но увы, ничего не получалось. За четыре месяца они успели исходить Париж вдоль и поперек и даже в темноте узнавали некоторые места по слабому запаху гари, который так и не выветрился с войны. А гуляя по набережным, они по оттенку воды определяли, где находятся… За ужином, состоявшим из одних грибов – просто потому, что так захотелось, – они все еще не могли начать разговор о возвращении домой. Вместо этого Джордж вспомнил о молодой парочке из Амстердама, с которой они познакомились на днях.
– Амстердам, должно быть, хороший город, – произнес он.
Эби улыбнулась, догадавшись, куда клонит муж.
– Да, очень хороший.
– Может, стоит съездить?
– И потеряться там, – сказала Эби.
– Отличная идея!
Джордж перегнулся через стол и поцеловал ей руку.
Так что родным Эби пришлось ждать ее возвращения дольше, чем предполагалось, и письма из дома становились все более озабоченными и настойчивыми. «Это просто неприлично, – писала ее мать, – так надолго уезжать в свадебное путешествие. Вы собирались провести за границей всего две недели! Мы с твоей сестрой устали за тебя извиняться. Немедленно возвращайтесь в Атланту. Пора и честь знать».
На обратном пути в гостиницу они набрели на ресторанчик – еще издали ноздри защекотал аппетитный запах жареных колбасок. Звякнул колокольчик над дверью, и желтоватый свет, струящийся изнутри, разлился в густом тумане, как масло. Услышав голоса, молодожены остановились. Из ресторана вышли мужчина и женщина, они о чем-то шептались и смеялись. Затем смех затих во мраке очарованной ночи, скрывающей влюбленных в темноте дверных ниш, невидимых для посторонних глаз. Парочки умели таиться, и, проходя мимо, не заподозришь даже, что рядом занимаются любовью, пока тебя не окутает жаркое облако страсти. Бывало, Эби с Джорджем тоже не могли устоять перед соблазном. В первый вечер в Париже, когда Джордж взял ее за руку и повел под пешеходный мост, она поначалу сопротивлялась, но муж прижал ее спиной к влажным камням и стал целовать, поднимая ее юбку. И Эби поняла, что значит полная свобода. «Это же я, – думала она. – Это я, настоящая, живая». «C’est moi», – шептала она снова и снова.
