Ерофим Сысоев
Повесть без названия
– Как живёте, караси?
– Ничего себе. Мерси!
В.П.Катаев
«Alle meine Entchen schwimmen auf dem See…1»
Немецкая народная песенка
На платформе тускло и сухо, по-европейски, звякнул колокол, шаффнер в последнем вагоне, свесившись из двери наискосок, с ногой на подножке и рукою на поручне, дал длинный, тревожный свисток с переливом – и тут же впереди баском откликнулся гудок локомотива. Звякнули буфера, вздрогнули вагоны, и готические буквы «Готтмадинген» неспеша поползли к хвосту поезда. Через пару мгновений вокзал за окнами истаял и взору открылось во всём своем величии приграничное Бодензее – вытянутое и парнóе.
Лейтенант кайзеровской разведки фон Бюринг, по грудь высунувшись в окно, на прощание повертел по сторонам головой, затем незаметно, как ему показалось, сплюнул на убегавшее из-под вагонных колес полотно и, откинув назад корпус, потащил кверху раму – конец марта в этом году выдался не особенно теплым.
Покончив с окном, Бюринг немедля вышел в салон вагона.
– Каспада! – Голос лейтенанта торжественно зазвенел. – Каспада! Примьите мои поздрафления. Карошего пути!
Уже собравшиеся в салоне путешественники взволнованно зашумели, трогая друг друга руками за плечи, ладони, лацканы и проч. Побежали шепотки, возникли группки, где-то в нижнем ярусе захихикали и забегали притихшие было дети. Валя Морточкина, стройная, переодевшаяся в легкую дорожную кофточку, прижимаясь плечом к Гоше Сафарову, тыкала нежным пальчиком гейши в листок с гранками, вползвука настаивала, подчеркивая что-то в строчке подпиленным ноготком; из угла салона на возбужденную молодежь поглядывал Миха Цхакая – с сократовским профилем, с седою, как снег, бородкой, – и не без довольства оправлял ладонью белоснежные же усы.
– Мама… какать… – вдруг всеслышно заявил о себе четырехлетний Стеша Радомысльский.
Злата Ионовна робко переглянулась с Саррой Равич… но тут из своего купе наконец, широко и ласково улыбаясь, появился Ильич с пачкой самодельных билетиков на посещение сортира. Мальчик, вдруг сделавшийся неловким ввиду своей внезапной нужды, протянул билетик на кайзеровскую территорию приветливому фон Бюрингу. Злата Ионовна, полузаметно кивнув головой мужу, гордо подняла подбородок – и прошла в немецкий туалет без билета. Фон Бюринг, вжавшись в стену прохода, начисто подтянул свой обозначивающийся уже служебный животик, выпучил по прусскому протоколу глаза на даму и сделался незаметен…
…Я родился в женский праздник, 8 марта 19.. года – неудивительно, что гетеросексуальность надолго, если не навсегда, сделалось моим кредо: звезды не обманешь, а если еще и Сатурн в Козероге – то в общем-то всё: сливай воду, как говорилось в народе до введения в обиход антифриза. И в ретроградной фазе тут не обойтись без разборов, анализов – что, собственно, и занимает меня чуть ли не всё время досуга, лишая сна и покоя. Хочется знать правду… хотя где ее, правду, найдешь, когда всё везде зашлаковано и закислено безвозвратно.
Отец что-то мерил прибором по службе, находясь в краткосрочной командировке «на островах», а мать в этот день поехала с нашими кумушками на толкучку в Камисикуру, в бывшем японском секторе Сахалина, и там, прямо на рынке, у нее пошли схватки – японцам ничего не оставалось, как пригнать санитарный фургон и отвезти мать рожать в свой местный госпиталь, оставшийся от военных.
Отец, вернувшись, увидел меня уже вполне крепким и самодостаточным десятидневным подростком: японцы перевезли мать на четвертый день после родов к бывшей границе и сдали под роспись нашим военным властям. Кстати, гражданское право трактует ребенка до девяти дней от роду как существо неосмысленное, по-прежнему, как и в ходе беременности, называя его неприятным словом «плод»; на десятый же день, при встрече с отцом, я уже сменил статус, превратившись из плода в юного советского гражданина, пусть и сомнительного – в смысле места рождения – происхождения…
