Среди факторов, серьезно тормозящих формирование в американском обществе взвешенного понимания проблем России, не последнее место занимает тот факт, что среди миллионов людей, которые приехали в США из Восточной Европы на великой волне иммиграции конца XIX и начала XX века, настоящих русских было весьма мало – преобладали представители нерусских национальностей, тем или иным образом пострадавших от царского самодержавия и угнетения. Несколько десятилетий подряд подавляющее большинство тех, кто получал иммиграционные визы по «русской» квоте, составляли евреи. В больших количествах приезжали также финны, поляки и представители других «невеликорусских» элементов. Великоросс среди иммигрантов был редкостью. Так и получилось, что тон значительного числа устных и письменных высказываний о России в Соединенных Штатах задавали люди, принесшие с собой горькие воспоминания и негативные эмоции по отношению к русским как к нации.
Причиной раскола людей на исторической территории Русского государства послужили никак не связанные с национальностью идеологические вопросы, но описанная выше ситуация и здесь сильно исказила картину. Американцы традиционно сочувствуют любой оппозиции – не важно, революционной или нет, – направленной против автократической или монархической системы правления. Более того, русские оппозиционеры и революционеры всегда привлекали к себе внимание и интерес серьезных американских специалистов по России (не
в последнюю очередь речь идет о тезке автора этих строк, Джордже Кеннане, 1845–1923 гг.). Ученые были склонны выступать представителями и защитниками этих людей, особенно потому, что часто у тех не было иной возможности донести свои взгляды и воззрения до мировой общественности. Односторонний характер иммиграции в эту страну тоже сыграл свою роль – ведь революционное движение в России в последние десятилетия перед революцией состояло в значительной степени из людей нерусских национальностей, в отношении которых к царскому режиму смешались и национальные чувства, и идеологические воззрения.
Невозможно, да и не нужно отрицать, что царское правительство совершало невообразимые глупости по отношению к нерусским национальным элементам; невозможно отрицать и беды ранней промышленной эпохи, и неудовлетворенность интеллигенции, которая на рубеже веков оказывала на российское общество столь заметное влияние. Понятно, что американское общественное мнение в значительной степени питалось взглядами антирусских, антицаристских и антикапиталистических элементов на территории империи, а потому едва ли могло быть сбалансированным. И в монархической системе, и в национальном развитии России, конечно, были недостатки, и они вызывали заслуженную обеспокоенность со стороны прогрессивной общественности других стран. Но в России было не только это. В изначально искаженном общественном мнении зарубежья почти теряются важные черты российской действительности – это и русская национальная гордость, и те очевидные элементы терпимости, нити которых, по-видимому, всегда присутствовали в ткани русского самодержавия; это и громадный экономический и образовательный рывок последних лет перед Первой мировой войной; это и блестящий фейерверк творческих достижений в области культуры, осветивший на российской сцене конец старой империи.
Искаженное, однобокое представление о дореволюционных реалиях России стало причиной серьезных ошибок в понимании как самой революции, так и последовавшего за ней советского периода. Самая серьезная из этих ошибок состоит в том, что дореволюционная Россия представляется страной неразвитой и неразвивающейся. Создается впечатление, что без масштабных жестокостей и жертв сталинской эры в такой стране не появились бы ни достойное народное образование, ни современная экономика. Но едва ли менее серьезной ошибкой представляется недооценка американцами силы и обоснованности русского национального чувства, без чего трудно понять двойственность в отношении среднего русского к советскому режиму. В этом отношении странным образом смешаны национальная гордость и стыд, неловкость за явные недостатки советской системы. В результате возникает болезненная чувствительность к иностранной критике (а ее в США в последние годы хватало), которая дискредитирует не только идеологию, но и народ, не только систему, но и страну в целом.
