Глава первая
Робинзон-изгнанник
Я прекрасно помню тот памятный день, который совершенно изменил мою дальнейшую жизнь. Мы следовали из Кайены в Ла-Рошель с заходом на Мартинику. Большая часть пути была уже позади. «Элиабель», подгоняемая Гольфстримом, а затем Северо-Атлантическим течением, пересекла незримую сороковую параллель и продолжала путь к родным берегам. Где-то там, далеко за горизонтом, по правому борту судна находились Азорские острова, которые я за многие годы своих плаваний, на различных судах, притом не только под французским флагом, – что поделать: судьба изрядно побросала меня из стороны в сторону! – проходил стороной множество раз, совершенно не предполагая, что этим островам суждено сыграть немалую роль в моей последующей жизни.
Полный бакштаг наполнял паруса «Элиабель» волны монотонно разбивались об основательно пригруженный корпус судна, одна вахта сменяла вторую – все было как всегда. Кроме одного – досады и злости, что до сих пор бурлили в моей душе после вчерашней стычки с этим треклятым Гуччо Стенвилем. Принеприятнейший человек! Я никогда не испытывал к нему дружеских симпатий, как, впрочем, и многие другие на нашей посудине. Думаю, к их числу принадлежит и сам капитан, который накануне заявил Гуччо, что это плавание на «Элиабель» будет для него последним, и что по прибытию в Ла-Рошель он произведет с Стенвилем расчет, после чего тот обязан будет покинуть судно. Правда, причина этого расставания, на мой взгляд, была странной. Я был уверен, что капитану просто надоели постоянные выходки этого проходимца, но уважающий себя и всегда уравновешенный Жак де Сартин, (именно так звали капитана), решил прибегнуть к более дипломатичному объяснению предстоящего разрыва отношений. Он объяснил заметно обескураженному от столь неожиданной для него новости Гуччо, что, дескать, на судне и так достаточно людей, что лучший из корабельных плотников Эндрю Сунтон, то бишь ваш покорный слуга, работает буквально за двоих, стало быть, в услугах лишнего плотника капитан больше не нуждается. Думаю, эти слова капитана и стали причиной нашей вечерней ссоры со Стенвилем. Видимо, он решил таким образом, что называется, согнать на мне злость. Будучи человеком отнюдь не робкого десятка, я, разумеется, сумел дать ему отпор и поставить наглеца на место, но настроение было здорово испорчено. Если раньше я быстро успокаивался после подобных конфликтов, то сейчас продолжал еще негодовать. Хотя уже и прошла целая ночь, за время которой я вполне мог успокоиться. Я как бы предчувствовал то, что будет дальше. А дальше произошли совершенно непредсказуемые события!
Было раннее утро, и я только начал раскладывать свой плотницкий инструмент, чтобы заняться привычным для себя делом, когда вдруг на палубу выбежал взбешенный капитан, (таким я его еще никогда не видел!), и вскричал, буквально задыхаясь от негодования:
– Кто посмел?! Негодяи! Сию минуту признавайтесь: кто это сделал?!
Понимая, что произошло нечто из ряда вон выходящее, на палубе собралось немало люду.
– Что случилось, капитан?
– Это вы у меня спрашиваете?! Это я должен спросить у вас: что происходит?! С какой поры на моем судне появился столь отъявленный негодяй, который поднял руку даже на личное имущество капитана?! Я вас спрашиваю!
Толпа загудела, догадываясь в чем суть дела. Но полной ясности о том, что же конкретно произошло, не было. Видя состояние капитана, никто не донимал его расспросами, боясь навлечь на себя гнев. Каждый понимал, что тот сейчас сам расскажет обо всем, что, собственно, и произошло.
– Эти часы я получил лично из рук Его Величества в знак благодарности за смелые и решительные действия в том победоносном и памятном для меня сражении, когда я служил на одном из военных кораблей Его Величества! Кто посмел похитить их, мерзавцы?! Я вас спрашиваю!
