Интересно, если приходишь в сознание, а перед тобой белый потолок, это хорошо или плохо? Минут пять уже разглядываю белый, с небольшими желтыми разводами потолок.
«Госпиталь, что ли? Вряд ли в земле будет так светло». – Пазлы в голове начинают помаленьку собираться вместе, образуя что-то цельное.
Было что-то плохое, это я помню. Танк выстрелил в мою сторону. Вроде не помер пока, помню, как слышал голоса людей, что откапывали меня, значит, откопали все же. Черт, а ведь сглазили меня тогда товарищи командиры. Как чувствовал, не хотел высовываться, рисоваться, прятался, сколько мог, даже сбитый самолет другому парню «подарил», а его убили почти сразу. Там, в городе на Волге, меня наградили медалью «За отвагу», а после этого удача взяла и отвернулась. Лежу вот сейчас, даже дышу и то с трудом. Куда меня ранило-то? Вроде фашистский снайпер мне ногу прострелил, а потом… Потом был танк. При воспоминании что-то защемило в груди. Попытался перевернуться на бок, внутри что-то резануло и опять потемнело в глазах.
– Товарищ ранбольной! Вы зачем с койки слезаете? – донесся до меня голосок санитарки.
Подняв глаза, исподлобья смотрю на молодую девушку в белом халате и маске на лице. Как догадался, что молодая? Так глаза-то не скроешь…
– Кольнуло что-то, вот и скрючился, никуда не собирался, – тихо ответил я. Во-первых, в палате было тихо, кто-то даже спал на койке возле окна. Во-вторых, сил не было вообще, даже говорить пришлось через силу. Впервые у меня такое чудо, даже струхнул немного. Теперь в полной мере ощутил, что значит выражение «Выбился из сил». Поднимаешь руку, а кажется, что в ней гиря лежит. Хочешь сжать кулак, а он, зараза, не сжимается.
– У вас тяжелое ранение, вы несколько суток без сознания, но Александр Григорьевич говорит, что организм сильный, у вас хорошо заживают раны. Поправитесь, только не нужно делать резких движений.
– Красавица, а, что у меня за ранение такое, я только в ногу помню.
– Осколочное, в грудную клетку справа. Говорят, в вас танк выстрелил, но вы живы.
– Красавица, – продолжал я заигрывать, правда сиплым голосом выходит с трудом, – а где я вообще? – Меня интересовало, куда меня увезли.
– Недалеко от Сталинграда, Александр Григорьевич говорил, что в госпиталь вас повезут, только когда состояние станет стабильным.
– Ясно, – подвел итог я, – а как вас зовут, сестричка?
– Машей, ой, – вскрикнула девушка, когда внезапно распахнулась дверь. – Александр Григорьевич, он в себя пришел!
– Вижу, Маша, вижу. Иди, я позову, – врач какой-то чересчур серьезный.
– Здравствуйте, товарищ военврач…
– Военврач второго ранга Колокольцев, – как-то резковато произнес доктор.
– Сержант Иванов, скажите, товарищ военврач второго ранга, правда, что меня куда-то везти хотят? – Не хотелось бы уезжать далеко.
– Как только исчезнет непосредственная угроза жизни, сразу отправят дальше в тыл.
– А может, я здесь как-нибудь поправлюсь, зачем меня куда-то еще везти?
– Приказ комдива тринадцатой гвардейской: обеспечить наилучший уход и сделать все возможное для полного выздоровления. – Мне как-то сразу стало неудобно. К чему такое внимание? – А вы, я вижу, время не теряете, только очнулись, сразу к сестричкам приставать…
– Доктор, то-то я гляжу, вы как-то зло на меня смотрите. Простите ради бога, просто уж такая привычка, разговаривать с девушками вежливо. Извините еще раз, дурного в голове точно не было. – Ясно, врач на девчушку глаз положил, а тут я со своими любезностями.
– Это вы меня извините, если я был слишком груб, – пошел на попятную врач, – Маша – моя супруга, а здесь, в госпитале, очень много мужчин… – Вон в чем дело-то!
