Я стоял с опущенными руками, сильно сутулясь, и смотрел, как коренастые мужички несут черный сосновый гроб. Рабочие аккуратно опустили покойного деда в яму. Мы с бабушкой взяли комья земли и по очереди бросили на крышку гроба. Старушка повернулась ко мне. Тогда я впервые рассмотрел ее красивые васильковые глаза. У пожилых людей глаза обычно водянистые и поблекшие, но у неё они, вопреки преклонному возрасту, сохранили свой удивительный цвет. Она пошамкала тонкими губами. Приподняла почти прозрачные светлые брови и высоким голосом сказала:
– Деточка, ты не переживай. Я знаю, тебе тяжело, – шмыгнула носом, – все образуется, мой милый, все образуется, – повторила она и пригладила редкие волосы.
Во время похорон я ничего не чувствовал. Однако когда сообщили о смерти деда, захотелось выпрыгнуть с третьего этажа. Я тогда находился в комнате и боялся взглянуть на окно. Мне хотелось жить, и в то же время я непроизвольно задумывался о смерти. В душе была гнетущая тишина – предвестник невосполнимой утраты. Я потерял по-настоящему близкого человека и дальнейшая жизнь без него теперь казалась немыслимой. Но, представив свой труп под окном в луже крови, я поёжился.
После того, как суицидальные мысли покинули меня окончательно, я превратился в пресное существо, похожее на амебу.
Мы с бабушкой поехали на поминки. Там нас поджидал отец. Я видел его второй раз в жизни. Он уехал после моего рождения и с тех пор со мной не общался. Ресторан, куда мы прибыли, напоминал футуристический стеклянный купол.
Я вышел из машины. Посмотрел на отца. Он был поджарый и высокий. Разговаривал с только что прибывшими родственниками, которые отсутствовали на похоронах. И действительно, что там делать? То ли дело поминки, где можно поесть, хорошо выпить и разъехаться по домам! Потребительская философия, мать ее, она, родная. Отец поймал мой взгляд и посмотрел на меня.
Его вытянутое и худое лицо напоминало морду добермана. Густые черные брови были нахмурены. Светло-карие глаза высокомерно смотрели то вправо, то влево. Тонкие губы были поджаты. Заостренный узкий подбородок придавал суровости. Черные волосы были коротко подстрижены, почти как у заправского зэка.
Мне бы не хотелось жить с доберманом в человеческом обличье в одной квартире. Вид отцовской физиономии наводил на мысль, что в какой-то момент он вцепится мне в глотку и разорвёт её.
В зале стоял длинный стол с угощениями. Отварная курица, свиной и бараний шашлык лежали на двух серебристых блюдах. В плетёных корзинах остывал свежеиспеченный корж и белый хлеб. Вскоре официанты принесли алкоголь: грузинские вина, армянский коньяк и мадеру.
Интересно, почему отец так и не приехал на похороны? Неужели приготовление поминок для него важнее, чем прощание с отцом? Меня это слегка злило. Он ведь не доберман и не маньяк с топором за спиной, как безумный Джек Николсон из фильма «Сияние». Он нормальный человек. Правда, дед о нем чаще всего отзывался сдержано, а порой и негативно. Я доверял дедушкиному мнению, но мне хотелось верить, он ошибался.
Родственники расселись за столом. Я на них почти не смотрел. Многих из них я толком и не знал. Все мое внимание сконцентрировалось на отце. Он встал и поправил темно-синий галстук. Черный костюм красиво сидел на отцовской фигуре, как на заправских гангстерах из фильмов Гая Ричи.
