Итак, я еду домой. Длительное путешествие по железной дороге располагает к размышлениям. Война, голодный Свердловск, Давлеканово с его летними и зимними развлечениями, ленинградское детство, хутор Косой Брод – всё это в прошлом. Всегда немного грустно, когда погружаешься в воспоминания, но эта элегическая грусть тонет в море радостного ощущения жизни. Ведь окончание войны – это как отмена смертного приговора, который рано или поздно должен быть приведён в исполнение. На фронте не говорят о смерти, но все ощущают дамоклов меч, висящий над головой.
Всё, что происходило со мной до сих пор, совершалось помимо моей воли. Поток событий нёс меня по жизни, и, фигурально выражаясь, я мог только пытаться в критических ситуациях удержаться на ногах. Теперь меня ожидает другая, самостоятельная жизнь. Я могу планировать её без оговорки «если останусь в живых», а это уже само по себе большое счастье.
Мне двадцать лет. Я здоров, полон сил и уверенности в себе. После всего того, что я пережил за военные годы, мне не страшны никакие трудности мирного времени. Я фронтовик и горжусь этим. Мне открыты все дороги, и я могу выбрать любую из них. Впереди вся жизнь, которая в двадцать лет кажется бесконечной. Старость, болезни и прочие возможные «неприятности» существуют лишь теоретически и беспокоят не более, чем утверждение учёных о том, что через столько-то миллионов лет Солнце остынет и жизнь на земле прекратится. Как это прекрасно, когда у человека всё впереди!
Со времени описываемых событий прошло более шестидесяти пяти лет, но я и сейчас помню то состояние радости бытия и волнующего ожидания чего-то удивительно хорошего, что обязательно должно произойти. Война сделала меня оптимистом, научила замечать и ценить даже малые радости жизни и перешагивать через неприятности, стирая их из памяти. Это не дифирамб войне – любая война это мерзость, а просто подтверждение давно известной истины: нельзя понять, что такое добро, не познав зла. Потому и сосуществуют Бог и дьявол.
План на ближайшие годы мне был ясен. Живя в Давлеканове, перемещаясь по дорогам войны, я всегда с гордостью помнил, что я ленинградец, и мечтал о том, что когда-нибудь (если останусь в живых) я буду бродить по набережным Невы, любоваться прекрасными дворцами, ходить в ленинградские музеи и театры. Кстати, в ту пору, ещё с довоенных времён, народ относился к Ленинграду и ленинградцам с особым уважением. Считалось (и, наверное, не зря), что это город «культурных» людей.
Итак, я обязательно вернусь в Ленинград, поступлю в институт и стану инженером-радистом. Работать буду в научно-исследовательском институте. В моём воображении возникает образ лаборатории: за столами сидят люди в белых халатах, и я, тоже в белом халате, один из них; таинственно мерцают разноцветными огоньками «умные» приборы, слышны негромкие разговоры на технические темы. Боже мой! Какое счастье иметь возможность заниматься научной работой, исследовать сложнейшие процессы, происходящие в радиотехнических схемах, создавать новую аппаратуру. Забегая вперёд, могу сказать, что моя мечта об учёбе и работе реализовалась на сто процентов. Даже воображаемая научная лаборатория оказалась весьма близкой к реальной.
Я понимал, что жизнь нормальных мужчин, даже серьёзно увлечённых научной или производственной деятельностью, обычно не ограничивается этими занятиями. Люди женятся, образуется семья, рождаются дети, появляются внуки и так далее. Поэтому, лёжа носом вверх на покачивающейся вагонной полке, я пытался представить себе предстоящую жизнь с этих позиций. Однако ничего из этого не вышло. Никакой мечты не получилось, и я перестал размышлять на эту тему, ограничившись формальным заключением, что раз все женятся, то и я, наверное, когда-нибудь женюсь. Позднее я понял, что у молодого мужчины, в отличие от женщины, мечта о семейной жизни и о детях может появиться, как правило, только тогда, когда есть конкретная любимая девушка, с которой он хочет связать свою жизнь навсегда (никто не женится на время).
