…Из белой страницы выступает что-то цветное. Присматриваясь, я убедился в том, что это картинка. И более того, что картинка эта не плоская, а трехмерная. Как бы коробочка, и в ней сквозь строчки видно: горит свет, и движутся те самые фигурки… Как же ее описать? А очень просто. Что видишь, то и пиши, а чего не видишь, писать не следует. Вот: картинка загорается, картинка расцвечивается.
М. А. Булгаков. «Театральный роман»
Ошо говорил о себе, что для него беседовать с учениками – все равно что птице петь. Встречая солнце, птицы не могут не петь, потому что их переполняет радость бытия. Так и Мастер не может не говорить, потому что радость бытия переполняет его. Эти беседы – его песня. Еще он говорил, что с самого детства мечтал создать огромный цирк – самый большой в мире, – а может быть, даже превратить весь мир в большой цирковой балаган. Возможно, притчи, собранные в этой книге, и комментарии Мастера не похожи на цирк; скорее, это огромный театр или громадный съемочный павильон, где все сущее – декорации, великие просветленные – актеры, а все мы – восхищенные и благодарные зрители.
Как гениальный художник видит внутренним взором всю будущую картину, а потом воссоздает ее на холсте миллионами мазков; как гениальный композитор в единый миг слышит внутренним слухом колоссальнейшую симфонию и затем передает людям то, что услышал, миллионами нот… Примерно так рассказывает притчи Ошо.
Перед читателем лежит книга. В отличие от тех безмерно счастливых людей, которым довелось слушать Мастера, он может прочесть притчу и не торопиться переходить к комментариям, а отложить книгу и попробовать погрузиться в историю сам.
Сколько раз люди читали Евангелие, китайские или японские дзэнские анекдоты, буддийские истории, суфийские притчи и хасидские рассказы, сколько раз они пытались истолковать и осмыслить их в толстых богословских томах, научных трудах, замечательных художественных произведениях… Сколько мыслей, книг, фильмов, сколько вариантов…
Когда притчу рассказывает Ошо, он сразу «видит» ее, как яркую живую картину, слышит и понимает, словно сам присутствует там, а потом начинает воссоздавать в мельчайших подробностях. Как постановщик, он рисует «место и время действия» – берег реки, пыльную дорогу, деревенскую площадь, вечер или солнечное утро. Как режиссер, расставляет «действующих лиц» – Иисуса, Хотэя, Будду и всех, кто к ним пришел. И затем объясняет смысл каждого жеста, каждой реплики, каждой паузы, чтобы его «актеры» наполнили свою игру глубоким внутренним смыслом, а мы – слушающие или читающие «зрители» – поняли, что и почему происходит в этой сцене. Почему наклонился и стал чертить на песке Иисус, сказав фарисеям: «Кто из вас без греха…»; почему Хотэй бросил мешок на землю; почему чайки перестали играть с человеком, пришедшим на берег моря с лишней мыслью; зачем поклонился равви Айзик капитану стражи, добродушно посмеявшемуся над ним… Порой комментарии Ошо кажутся превосходным сценарием – до того точно описывает он самые, на первый взгляд, незначительные детали, отчего все они становятся необходимыми и глубоко значимыми.
Его понимание всегда оригинально и абсолютно непредсказуемо. В словах Заратустры, Будды, Иисуса, Лао-цзы – кого угодно – он открывает совершенно новое значение. Пожалуй, фраза «открывает новое» не подходит. Он ничего не открывает, просто «видит» все иначе. И его видение ярко и прекрасно, как божественная песнь.
