– Откройте! Немедленно! – Барабанят в дверь.
Вздрагиваю. Три часа ночи! Что происходит?
Крадусь на цыпочках к двери. Замираю.
В глазке вижу нескольких полицейских с дубинками в руках.
Нерешительно открываю дверь и цепенею от ужаса, на меня набрасываются мужчины в форме. Они заламывают мне руки за спину, как преступнице!
– Пустите! – пытаюсь вырваться.
Один из полицейских достаёт из кармана серебристые металлические наручники.
Неужели он собирается застегнуть их на моих запястьях? Верится с трудом. Ошарашенно взираю, как клацают наручники на моих тонких запястьях.
– Это недоразумение! Отпустите! – скулю, от бессилия на глаза выступают слезы.
За ними врывается ещё один непрошеный гость. Он резко останавливается, хватает меня за грудки.
– Если ты с ней что-то сделала, я тебя линчую! – орёт мне в лицо.
Я вся трясусь, не понимая, что происходит.
– Алёна! Алёна! – взбудораженный мужик носится по квартире.
Злата Чайкина
В два часа ночи возвращаюсь с работы. У подъезда встаю, как вкопанная, прислушиваюсь к необычным звукам из кустов.
Открываю подъездную дверь, и снова слышу жалобный звук.
– Точно не котик!
Возвращаюсь, раздвигаю кусты… а там сидит маленькая девочка.
На вид лет пять, светлые волосики падают локонами на худенькие плечики, губки трясутся, маленькое личико с пухлыми щёчками зарёвано.
– Господи! – роняю сумки на землю.
Лупит на меня большие глазищи, цвет которых не могу рассмотреть в темноте, плаксиво подмечает:
– Я не «Госпади», я Алёна.
– Вылезай, – прошу, но моя «находка» не хочет.
– Кого ты боишься? Мы здесь одни!
– Собаку!
Пытаюсь схватить малышку за талию, но она выкручивается.
– Алёна, я тебя не обижу, – уговариваю, ухватившись за край джинсовой юбки, тяну девчушку на себя. Корябаю руки о кустарник, с трудом вытаскиваю подкидыша.
Скольжу взглядом по ребенку. На девочке желтая футболка и синяя джинсовая юбка.
– Мамочки! А почему ты без сандалий? – в шоке вижу, что девочка босая.
До меня начинает доходить, что случилось что-то страшное.
– У тебя что-нибудь болит? – осматриваю со всех сторон. Руки и ноги оцарапаны. Надо быстрее обработать…
– Алёнушка, послушай, – глажу пальцами перепачканное лицо с огромными глазищами, умолкаю.
Боюсь напугать ребенка.
Кусаю нижнюю губу, обдумывая тактику.
– Почему ты без обуви? – осторожно спрашиваю я.
– Я вышла в коридор посмотреть, кто пришёл, а дверь закрылась. Упс! – девочка театрально разводит руками, и тепло растекается в моей душе.
Давно я не общалась с детьми. Очень давно…
Два года убегала, боялась, что не выдержу смотреть в детские глаза, обнимать хрупкие плечики, трогать маленькие ручки, слушать их весёлое щебетание. Но сейчас другое дело! Ребёнок явно в беде, нуждается в помощи взрослого. Оглядываюсь, пустынный тёмный двор. Даже фонари кто-то повыбивал.
– Где твои родители? – с тревогой спрашиваю я.
– Галя с Витей целуются, папа с обезьянами в цирке, – шмыгает носом девчушка.
Так! Зоопарк какой-то, у них шведская семья? Наверное, цирковые так живут, откуда мне знать.
Всё равно нехорошо получается. Пока взрослые развлекаются, малышка гуляет ночью на улице одна, босиком.
– А мама знает, что ты ушла? – от напряжения сводит скулы. Похоже, я делаю ошибку, нужно сразу вызвать полицию. Правоохранители сами в опеку позвонят. Там и разберутся с любвеобильной семейкой.
– Мама? – голубые глазёнки удивлённо глядят на меня. – Мамы неть!
– Как так-то? У всех есть мамы, – мягко возражаю.
– Неть. Папа говорит, что неть.
Становится совсем не по себе. Продолжать допрос малявки хочется всё меньше и меньше. Она уже засыпает на ходу, трёт глазки…
Так кто такая Галя?
Фу ты! Встряхиваюсь, пытаясь снять морок и развидеть картины, представшие перед глазами.
