– Я тебя очень прошу…
Пришлось прикрыть глаза.
– Нет.
– Я не просто прошу, я тебя умоляю.
– Нет.
Голос дрогнул, и отказ прозвучал неуверенно.
– Пожалуйста.
– Я все сказала.
– Прошу… прошу тебя… – Она упала на колени и подползла к обшитому синим гобеленом дивану. – Ты же все знаешь… Все понимаешь! В конце концов, видишь! Помоги!
– Не могу. Просто не могу. Пойми и ты меня! У меня не получится.
Одинокая слеза побежала по розовой щеке.
– Я не могу…
– Можешь, можешь, уверяю тебя, сможешь! Я все расскажу, покажу.
Она покачала головой.
– Нет.
– Ну пожалуйста, иначе… – Глаза наполнились пустотой. – Зачем мне жить… Сама понимаешь.
Тишину, повисшую в будуаре, иначе как гробовой, не назовешь.
– Я… – Ком застрял в горле.
– Ты сможешь.
В отчаянии она встала с дивана и подошла к окну, занавешенному тяжелой шторой.
Тень мелькнула за спиной.
– Сможешь.
Он никого не ждал в гости.
Более того – не желал видеть.
Поэтому, когда доложили, что прибыл гость и просит аудиенции, даже настаивает на ней, ему подумалось, что ночной визитер рискует головой.
Лучше бы ему уйти. Вот право же.
Алекс был не в духе. И это слабо сказано.
День не задался с утра. Любимая кобыла шеринской породы слегла по непонятным причинам, пришлось вызывать лекаря, чтобы тот осмотрел ее. Осмотр, будь он неладен, ничего не дал. Лекарь развел руки в стороны и на всякий случай предусмотрительно сделал пару шагов назад. О дурном характере господина он был наслышан, и, если бы не баснословные гонорары, коими тот оплачивал услуги, ни за что бы к нему не сунулся. От греха подальше. Но вот угораздило лекаря связаться с новой «незабудкой», прелестницей, что вывернула сердце старого ловеласа наизнанку, и теперь на ее содержание требовалась дополнительная сумма, помимо основных расходов. Естественно, о левых доходах ничего не должна узнать его нонна, иначе… Пришлось рискнуть.
Господин махнул рукой – мол, более не нуждаюсь в услугах, – и лекарь поспешил за расчетом. Услужливый слуга уже ожидал его. Всучив туго набитый мешочек с позвякивающими монетами, слуга проводил его до высоких кованых ворот, где того дожидался экипаж. Лекарь мысленно перекрестился, ставя ногу на подножку. Удачно обошлось, очень удачно. Теперь можно и к «незабудке» заглянуть, девочка обрадуется и непременно его отблагодарит. А как же иначе, он пожалует к ней с приличным гостинцем.
Алекс, спровадив нерадивого докторишку, присел на корточки перед кобылой и провел ладонью по ее морде. Кобыла открыла глаза, посмотрела на него разумным взглядом и медленно прикрыла веки.
Придется убить.
Какого черта он посылал за лекарем? Понимал же, что кобылу отравили, и спасти ее не удастся. Ан нет, все на что-то рассчитывал. Точно дитя неразумное. Забыл, в каком мире он живет и по каким законам? Надежда – самое жестокое чувство, что только может овладеть человеком. Именно надежда разбивает жизнь вдребезги, превращая влюбленного юношу в ожесточенного мерзавца, который несколько лет спустя будет безжалостно топтать девичью честь. Именно она, гадюка, ядом отравляет сердце молодой девушки, толкая ее в объятия нелюбимого старца, лелея план мести. Именно она. Всегда только она.
Поэтому Алекс, приглушенно выругавшись, чуть приподнялся. И свернул шею любимой кобылы. После чего встал на ноги и направился к дому.
На его лице застыло нечитаемое выражение холодной решительности.
Далее последовали привычные дела. Просмотрев документацию, отдал соответствующие распоряжения. Выслушав их, секретарь осмелился сделать всего лишь одно замечание, но, натолкнувшись на взгляд серых глаз, поспешил закрыть рот. Господин Бардок был явно не в духе, и перечить ему чревато последствиями. Лучше выслушать, все записать в магический кристалл, а через несколько дней, когда злость поутихнет, попробовать снова с ним поговорить, уже рассчитывая на продуктивную беседу.
