Металлическое кольцо, вываленное из раззявленной пасти головы толи медведя, толи расплющенного на деревянной двери волка, провернулось. Толстый язычок захрустел, будто ему попался крупный песок, и выскользнул из прорези. Дверь бесшумно распахнулась. Из темного проема появился невероятных размеров сапог из серой истрепанной кожи и гулко опустился на край ковра. Густая пыль взметнулась над его тупым носом и осыпалась на белоснежный ворс. Почти присев, в проём втиснулся огромный тролль, и просторная светлица будто уменьшилась втрое, повиснув у него на плечах севшим сюртучком. Вытряхнув из дорожного костюма новую порцию пыли, он продвинулся вперед, по привычке согнувшись, хотя размеры комнат в княжеском тереме позволяли этого не делать. Следом за троллем, задрав голову на потолок, расписанный легко узнаваемыми сценками из народных сказок, вошел рослый, богатырского сложения блондин. Он обвел хоромы вспыхнувшими жадностью васильковыми глазами, будто пытался украсть наполнявшие их сокровища, не касаясь.
– Неплохо устроился южный князёк, – присвистнул он, медленно закружив по комнате хищной рыбой, загоняющей свою добычу на глубину.
– Как любой князёк, – выплюнул сквозь стиснутые зубы тролль, повертев в ручищах крошечную фарфоровую фигурку девушки, изящно изогнувшейся под переброшенным через одно плечо коромыслом с двумя ведрами.
– Не был бы ты, Илюшенька, дурачком, мы бы сейчас тоже так жили, – мечтательно вздохнул блондин, плюхаясь в широкое кресло с мягкой подушкой из синего бархата.
– Мы? – Тролль с усмешкой на него покосился, двумя пальцам возвращая фигурку на круглый лакированный столик на тонкой резной ножке. – Не припомню, чтобы ты жаловался на жизнь, получая от моего дядьки набитые золотом мешки за работу.
– Вот именно! За работу. А не был бы ты дурачком, нам и работать бы не пришлось.
– А не был бы я дурачком – тщательнее подбирал бы друзей, – метнул он в блондина красноречивый взгляд.
– Ну и жарит здесь, да? – Блондин расстегнул ворот жмущей в плечах рубахи, купленной в спешке на местном рынке, и принялся обмахивать себя позаимствованным с чайного столика серебряным подносом. – У нас даже в разгар лета такого пекла не дождешься, а тут вон – зима на дворе.
Тролль хмыкнул. В разгар лета. Какое там, в вечной мерзлоте, лето? Не успеет трава позеленеть, как уже колючий ветер загоняет на небо черные всклокоченные тучи, набитые снежной кашей. Ни ягодки в лесу не успевает поспеть, одна хвоя и стоит зеленая круглый год. И когда только проклятые ведьмы успевают собирать травы для своих зелий? Он смутно помнил: давно-давно не было таких затяжных зим. И урожай вызреть успевал, и сена для скота заготавливалось достаточно; деревья в садах гнулись к земле под тяжестью плодов. А однажды пришла зима и больше не отступила. Вымерзло всё. Почернело и сгнило. Раз в год – а бывает и в полтора – растает за два дня снег, трава заколосится; не успеет малина поспеть – уже белые мухи на неё слетаются. Магия всё это. Самая, что ни наесть – черная. Вот и ловят они, охотники, ведьм этих проклятых, истребляют, а чары все никак не рассеиваются. Мерзнет королевство, по праву отныне носящее название Северное.
Металлическая голова на двери снова заскрежетала и в светлицу, поддевая острыми носами тонких летних туфель красный, шитый серебряными нитями кафтан, влетел взволнованный рыжеволосый человек. Он спешно закрыл за собой дверь и принялся озираться, будто бежал от погони. Не сразу, но тролль признал в нём князя. Порядком постаревшего и обрюзгшего князя. Его некогда роскошная борода цвета перезрелой хурмы теперь заметно оскудела и поблескивала жесткими, потерявшими пигмент волосками; свою роскошную шевелюру он состриг – видимо, по той же причине – и теперь пышные кудряшки вокруг лица делали его еще круглее. На макушке князя он заметил начинающуюся лысину. Его кафтан был на размер больше, но всё равно не скрывал выросшего живота. Сколько лет прошло с их последней встречи? Восемь?