За три года до основных событий.
Стояло знойное летнее утро. Солнце медленно подходило к
своему зениту, опаляя все, что только могло попасться ему на пути.
Казалось, только выйдешь на улицу, — и сразу расплавишься,
сваришься, отправишься к праотцам. И от зноя не было спасения.
Порой какая-нибудь баба выходила во двор, поднимала голову и
смотрела: не видать ли хоть немного облаков, способных дать дождь?
Не принесет ли шальной ветер какую-нибудь маленькую тучку?
Так текла жизнь этим летом в старом Нелидцком, маленькой
деревушке на окраине исконно человеческого королевства.
Порой деревушку, стоящую на торговом пути, посещали оборотни. И
тогда народ собирался на площадь, не столько прикупить что-то у
купцов, сколько показать себя. Девушки же искали женихов —
поймать в любовные сети оборотня считалось хорошей удачей. Однако
сейчас жители Нелидцкого собрались по совершенно другому
поводу.
В самой середине площади на коленях сидела молодая женщина. Она
была больше похожа на подростка, только вошедшего в свою красу:
маленькая округлившаяся грудь, ладные бедра. Голова с распущенными
густыми черными волосами низко опущена. Одежды на женщине не
было.
— Простоволосая, без ремешка для косы! — воскликнул с
презрением какой-то мужчина, поджав губы. Впрочем, сама пленница
этого не видела.
Какая-то сердобольная баба робко накинула на голое тело свой
огромный платок, однако страж нагой девицы так на нее посмотрел,
что бабенка решила ретироваться и забрать свое имущество. Девушка
же подняла свои карие глаза, полные слез. Народ ахнул: по правой
щеке от самого глаза, чудом его не задев, к подбородку шел огромный
кровоточащий порез. Такой могла оставить только боевая плеть
служителей Святой Четверки.
Что же сделала эта женщина? В чем был её грех? Своровала ли она
собственность храма? Или занималась продажей своего тела? Ответ на
этот вопрос знал лишь один человек — преподобный Гавриил.
— Сыновья и дочери мои! — пафосно начал он, оглядывая
внимательным взглядом толпу и возводя руки к нему. — Перед
лицом Святого Квартета: Матери Олеси Предоброй, Отца Олега
Всевидящего, Сына Озима Справедливого и Дочери Ожеги Милосердной,
узрите же эту грешницу!
Преподобный вновь сделал паузу, отмечая про себя, кто
сочувствовал ей. Выводы, однако, были неутешительные, поскольку
народ так и не понял, в чем же состоит грех этой коленопреклонной
особы.
— Все мы знаем, что Святая Четверка презирает любую магию
на землях Её. И все мы видели скрижаль, на которой высечено самое
главное правило: никакого колдовства! Лада, дочь Владислава,
сегодня на рассвете была поймана именно за ворожбой! И к вечеру
будет сожжена на костре, дабы очистить душу её и вымолить прощение
у Квартета Отцов и Матерей наших!
А вот теперь все случилось именно то, на что и рассчитывал
Гавриил.
Толпа отшатнулась и осенила себя защитным знаком Квартета. Бабы
ахнули и прижали к себе вездесущих детей, которые так и норовили
подойти к ведьме. Больше никто не стремился помогать сидящей на
коленях колдунье. Предложившая ей платок женщина вскричала и
сорвала с себя ткань, выкинув его на пыльную дорогу и потоптав
сверху, видимо, чтобы и её не обвинили в чем-нибудь, а после не
сожгли.
Преподобный Гавриил сцедил в кулак довольную улыбку и вновь
взглянул на ведьму. Из её глаза скатилась одинокая слеза, но тут же
смешалась с кровью из пореза. Должно быть, это причинило боль,
потому что девушка едва заметно поморщилась и зашипела. Гавриил
почувствовал, как к его мужскому достоинству вновь приливает кровь,
наполняя тело желанием.
Он не сказал толпе, что обвинение было ложным. Что ведьма,
стоящая сейчас на коленях, вовсе и не колдовала, а варила самый
обыкновенный целебный отвар. Что донесла на нее та, кому она
доверилась. И что после ареста оклеветанную пустили по кругу.
