Август 1937 года
– Нина Борисовна, он здесь.
«Он здесь», – тупо повторила я про себя. Раньше б подскочила и рванула навстречу, теперь же волновалась, терялась, медлила, старалась отсрочить неизбежную страшную минуту. А как хорошо просто дремать в тенистом саду и ни о чем не думать!
Я разлепила глаза и потянулась. Ноги смяли под собой мягкий вязаный плед, задев брошенную на полуслове книгу. Наверху в лучах солнца купались ветви яблонь, увенчанные пока еще маленькими, неспелыми плодами, чуть поодаль краснели кусты малины и смородины. Воздух будто бы застыл, его не тревожил ни единый порыв ветра, и время, казалось, остановилось, заглохло в послеобеденном забытье. Подчас голосили спрятавшиеся среди зеленых листьев птицы. Ярко-голубое небо все еще было безоблачным, хотя к вечеру обещали дождь. Дремота отступала. В груди снова стало тесно, тяжело, тревога накатила с новой силой.
Я неохотно покосилась на мужчину в служебной форме. Это был наш комендант Красильников. Сдвинув золотистые брови, он из-под козырька красно-синей энкавэдэшной фуражки буравил меня нетерпеливым, раздраженным взглядом. Носок его ботинка тихонько постукивал по земле, что действовало мне на нервы.
Капитан был очень бдительным, до тошноты педантичным типом. Он пристально следил за всем, что происходило здесь, на территории огромной усадьбы в селе Усово Московской области. Красильников буквально насквозь просвечивал глазами всякого почтальона, садовника и домработницу, даже немощного нищего, который как-то раз случайно забрел в окрестности имения и таращился на высокие ворота. Никакой чужак не прошмыгнул бы на вверенную Красильникову территорию; никто из обслуги не посмел бы отлынивать от работы, пока он маячил поблизости. Иногда чудилось, что и погода не посмеет испортиться, если капитан руководит приготовлениями к вечернему приему. Все он держал под неусыпным контролем. Благодаря своей исполнительности Красильников и стал комендантом государственной дачи прокурора СССР Бориса Адмиралова, моего отца.
Держась за свой пост зубами и когтями, он с фанатичным рвением избегал малейшего беспокойства начальника и выворачивался в его угоду наизнанку, выслуживаясь и так и эдак, но кое-что все же ускользало из его цепких рук и нарушало безмятежную жизнь в усадьбе. К прокурорской дочке повадился приезжать ее приятель, и ничегошеньки капитан не мог с этим поделать.
История стара, как мир: девушка из состоятельной семьи влюбляется в парня из простой, что совершенно не устраивает ее отца. Как огорчали папу наши свидания! Как препятствовал он порывам наших сердец! Отец не выносил, когда «щенок» – он произносил это слово слегка морщась, будто готовился сплюнуть, – уводил дочь из-под родительского крыла. Поэтому в дни наших встреч он становился угрюм, а с ним мрачнел и его верный сторож.
– Он ждет, – напомнил комендант. – Передать, что вы не сможете принять его сегодня?
– Нет, я уже иду.
Я поднялась с пледа и поправила задравшуюся выше колен юбку белого в мелкий цветочек платья. Трава кольнула загорелые босые ноги. Красильников, никогда не церемонившийся ни с кем, кроме как с самим товарищем Адмираловым, и питавший тайную, но вместе с тем вполне ощутимую неприязнь к его взбалмошной дочурке, выразительно вздохнул. Проигнорировав его, я натянула туфли, выскочила за ворота дачи и стала спускаться по холму.
Тот самый «щенок», сообщив коменданту о своем прибытии, ушел на наше привычное место – к берегу реки. Он упер руки в боки и задрал голову, подставив лицо ярким солнечным лучам. Грудь его тяжело вздымалась и резко опускалась. Да, сегодня было душно. К обеду жара совсем раскочегарилась, того и гляди солнце продавит, расплавит кожу; затруднялось дыхание, путались мысли, возникало желание сбежать из собственного раскаленного тела. Вот почему Андрей смотрел на искрившуюся Москву-реку – хотел стянуть футболку и броситься в спасительную прохладную воду.
