Шарварский замок
Дом конюшего графа Надашди
Западная Венгрия
31 октября 1589 года
В первые минуты повитуха Агота не заметила ничего необычного. Ее покрытые лиловыми венами руки бережно держали скользкую головку новорожденного. Когда глазки малыша открылись и заморгали в тусклом свете свечи, старуха улыбнулась ему.
– Конечно, мадьяр, – проговорила она, любуясь его глазками.
Мать застонала, ее тазовые мышцы все еще сокращались.
– Глазки у него будут зеленые, как у деда, – продолжала старая повитуха, восхищенно качая головой.
Нынче вечером Шарварский замок будет ликовать – а как же: наконец-то у шталмейстера родился сын!
Но, уже собравшись перерезать пуповину, женщина вскрикнула, вскинув к лицу руки, все еще мокрые от теплой крови. Мать приподнялась, пот заливал ей глаза.
– Что-то не так? – простонала она. – Говори же, Агота!
Старуха покачала головой. Через секунду младенец заплакал – его крошечные легкие заработали, выдав вполне здоровый крик.
Мать протянула руки, прося дать ей ее чадо.
Бросив осенять себя крестным знамением, повитуха сморщенными пальцами запеленала малыша в чистую льняную пеленку и передала матери. Тот сразу же замолк и уставился в материнские глаза.
– Посмотрите, госпожа! – Сморщенным розовым пальцем Агота раздвинула крошечные губки младенца; тот недовольно пискнул.
И мать поняла, что так встревожило повитуху: за губами скрывался полный набор прекрасно сформированных белых зубиков.
– Это талтош[1], – прошипела старуха. – Один из древних!
Она разжала крепко сжатый правый кулачок младенца, и в маленькой комнатке, до сих пор наполненной запахом пота и родов, раздался ее облегченный вздох.
– Слава богу, только пять пальчиков!
Мать нежно разжала левый кулачок младенца и, обнаружив шестой палец, воскликнула:
– Это знак! Что мне делать? Что с ним будет?
Пламя свечи заколыхалось от прокравшегося под дверью сквозняка. В толстое свинцовое стекло барабанил дождь.
– Никому не показывайте вашего ребенка, – сказала Агота. – Если Габсбурги прознают, они вышибут ему мозги.
Раздался стук в дверь. Повитуха и роженица переглянулись.
– Прогони его! – шепнула мать. – Не впускай сюда никого.
Повитуха кивнула и слегка приоткрыла дверь. Там стоял один из конюхов, молодой парень. Он снял шапку; в его темных волосах виднелись солома и овсяная мякина.
– Господин шталмейстер желает видеть своего… простите, это сын или дочка?
Агота замялась и, прежде чем ответить, облизала языком потрескавшиеся губы.
– Скажи господину, что он может гордиться здоровым мальчиком. Но госпожа еще слаба и просит навестить ее позже, когда она будет в состоянии принять его.
Дверь тихо затворилась, и повитуха подождала, прислушиваясь к удаляющимся шагам. А потом тихонько задвинула засов.
Мать прижала ребенка к груди.
– Никто не узнает этой тайны, кроме моего мужа, – проговорила она. – Поклянись мне, что не расскажешь никому и унесешь эту тайну с собой в могилу!
– Клянусь всеми святыми, госпожа, – прошептала старуха. – Талтош – это неземная сила. Будь я проклята, если причиню какой-либо вред этому младенцу, ибо он наделен благословенной магией.
Молодая мать откинула назад свои мокрые от пота волосы и задумалась.
– Притворюсь больной и скажу, что ребенок тоже нездоров. Никому не позволю приходить ко мне.
– Все равно пойдут разговоры, госпожа. Вам надо уехать из этого королевства. Куда-нибудь подальше, – сказала повитуха. – А шестой пальчик я отрежу, сегодня же.
– Бедное дитя!
– Послушайте, госпожа. Церковь или король все равно разыщут его. Да и сами Батори
