Составление, вступительная статья и комментарии В. С. Модестова.
Оформление художника С. Алимова.
Тексты печатаются по изданию: Н. В. Гоголь. Собрание сочинений в семи томах, т. 1–4. М., «Художественная литература», 1984-1985
© Составление, вступительная статья, комментарии В. Модестова, 2019
© Оформление С. Алимова, 2019
© Издательство «Художественная литература», 2019
О значении смеха в художественной литературе чаще говорят в деловито-практическом плане: на кого-то он «воздействует», кому-то «помогает», кого-то «исправляет»… И это верно, но только отчасти. Смех еще приносит неоценимую пользу тем, что дает людям своеобразное очищение души, возможность взглянуть на себя и окружающий мир критически, но с юмором, дарит им надежду, несет чувство легкости, раскованности, порождает то особое «карнавальное мироощущение», которое так замечательно охарактеризовал М. Бахтин[1].
«Смех – великое дело, – писал Гоголь, – он не отнимает ни жизни, ни имения, но перед ним виновный – как связанный заяц».
Смех Гоголя, в творчестве которого нашли отражение многие элементы народно-праздничной культуры, – смех особый, он несет катарсис – очищение духа светлой грустью и состраданием.
В первом сборнике рассказов Гоголя «Вечера на хуторе близ Диканьки» (1832) лукавый юмор и веселье «без жеманства, без чопорности» чередуются, по мнению А. Пушкина, с «лиризмом описания природы и чувств героев». Веселая праздничная атмосфера определяет сюжет, образы и тон этих рассказов. В них важную роль играют небывальщина и чертовщина, глубоко родственная по характеру, тону и функциям святочным видениям загробного мира (игра в «дурачка» в рассказе «Пропавшая грамота»).
Вышедший через три года сборник «Миргород» знаменовал новый этап в творчестве Гоголя и его новое отношение к смеху уже как самостоятельному художественному образу. Со сменой персонажей и масок изменилась смеховая атмосфера повествования – веселую праздничность сменил «горький смех» над окружающим миром. Теперь герои его произведений заставляли читателей не просто смеяться, а «смеяться сквозь слезы грусти» (А. Пушкин). В «Миргороде» Гоголь расстался с образом простодушного рассказчика пасечника Рудого Панька и выступил перед читателями как художник, ставящий важные вопросы жизни, как художник-философ.
Белинский тонко и точно заметил, что «миргородские» повести Гоголя «смешны, когда вы их читаете, и печальны, когда вы их прочтете». Их смеховая стихия полна горькой иронии, а порой и сарказма. Объясняя гоголевский юмор, Белинский решительно возражал против попыток представить Гоголя комиком. «Комизм, – писал он, – слово узкое для выражения гоголевского таланта», Гоголю более присуще «комическое одушевление, всегда побеждаемое глубоким чувством грусти». Сила гоголевского юмора в «удивительной верности изображения жизни», в том, что писатель «представляет вещи не карикатурно, а истинно».
Гоголь глубоко чувствовал очистительный и оздоравливающий характер смеха и был не согласен с теми, кто отводил смеху «низкое», «низовое значение».
«Нет, смех значительней и глубже, чем думают, – писал Гоголь в “Театральном разъезде”. – Не тот смех, который порождается временной раздражительностью, желчным, болезненным расположением характера; не тот также легкий смех, служащий для праздного развлеченья и забавы людей, – но тот смех, который весь излетает из светлой природы человека, излетает из нее потому, что на дне ее заключен вечно биющий родник его… Нет, несправедливы те, которые говорят, будто возмущает смех. Возмущает только то, что мрачно, а смех светел. Многое бы возмутило человека, быв представлено в наготе своей; но, озаренное силою смеха, несет оно уже примиренье в душу…» Так смеются только боги в смеховой стихии древней народной комедии.
