Запах гари ударил в ноздри, и Кочетков, поморщившись, осторожно ступил на перрон Московского вокзала. Не то чтобы Пашка был брезглив. Нет, он спокойно относился ко всяческого рода неровностям в жизни, грязи в обществе и под ногами. Для него это была данность, круговерть жизни, заведомо заложенные в игру правила.
За свою жизнь длиной в немногие двадцать семь лет, парень поменял немало мест работы, стараясь найти собственный путь. Не гнушался, кстати, и самой тяжелой, грязной, а порой и неблагодарной. Однако как легкий, так и тяжелый путь удовлетворения Кочеткову не принесли, и теперь, покинув родной городишко с парой тысяч в кармане и клочком бумаги, на котором неровным почерком родителя был выведен заветный адрес, Кочетков прибыл в северную столицу.
Вместе с запахом гари, Пашку оглушили ароматы потных немытых тел, бензиновый смрад, коптящая воздух урна, из которой поднимался дымок от непотушенной сигареты, успевшей подпалить остальное содержимое. Все это создавало такой букет, от которого голова шла кругом, а желудок, не обремененный пищей, выкручивало в дугу. Как-никак двое суток по чугунке. Лапша быстрого приготовления и вареные яйца были быстро съедены и уже забыты. Определенного плана Кочетков не имел, одни сумбурные мысли и радужные надежды на возможности большого города. Работы много, зарплаты другие, и вообще – культурные люди, живущие в прекрасном городе. Все это в Пашкиной голове сложилось в некую фантастическую картинку, и он, человек добродушный, очень быстро за это поплатился.
– Подходи, попытай удачу. Ловкость рук, острый глаз, раз – и денежка при вас. Кто хочет зашибить легкую деньгу, подходи, помогу!
Призывные крики неприметного паренька в вязаной шапочке, надвинутой до самых бровей, и безразмерной кожаной куртке, Кочетков услышал, едва нога ступила на асфальтированный перрон. Шоу происходило на переносном столике, вокруг которого столпились возбужденные зеваки. На коричневой пластиковой поверхности лежали три карты, и крупье с потрясающей ловкостью перемешивал их, предлагая найти загаданную. Пашка остановился и с интересом, с высоты своего двухметрового роста, взглянул на происходящее.
Статный мужчина лет сорока, в дорогом пальто, прижав к груди кожаный саквояж, с надеждой взирал на мельтешение рук прохиндея в вязаной шапке.
– Ну что, папаша? – Виртуоз взглянул на азартного гражданина с хорошим достатком. – Выбрал карту?
Мужик ткнул пальцем в ближайшую, и паренек, перевернув ее, продемонстрировал всем трефовый туз.
– Запомнил?
– Да.
– Сколько ставишь?
– Пятьсот.
– Точно? Деньги покажи. Мы на деньги, папаша, играем, не на интерес.
Новенькая хрустящая купюра легла на раскладной столик и тут же, не особо задерживаясь, исчезла в кармане безразмерной кожаной куртки.
Руки фокусника замелькали, будто взбесившийся миксер. Карты, как живые, перескакивали с места на место, однако взгляд Кочеткова цепко следил за выигрышным тузом, и вот, когда представление закончилось, Кочетков четко знал, где лежит заветная карта.
– Какая? – хитро прищурился вокзальный делец, и гражданин в пальто ткнул в одну из трех.
– Вот эта, – палец гражданина уперся в карту, и Пашка обомлел. Ну, не та была карта, гарантированно не та. Только безглазый идиот мог не проследить пусть даже за быстрыми, но вполне логичными действиями вокзального крупье. Вот же она, рядом лежит, ну же. Только протяни руку, только укажи на нее, и пятьсот рублей, умноженные на ставку «шапочки» у тебя в кармане.
– Уверен? – снова хитро прищурился парень и, получив утвердительный кивок, перевернул карту рубашкой вниз, обнажив потрепанную сущность пиковой шестерки. – Проиграл, папаша. Будешь отыгрываться?
