Дорога, усыпанная бриллиантами
В то утро мы встретились на глухой городской окраине у одного из полуразвалившихся цехов заброшенной швейной фабрики. На опавшей красно-бурой листве и на потемневших от времени кирпичах фабричного фундамента белыми кристалликами лежал иней. А с тусклого неба, запачканного сильно разбавленной голубизной, лилось на землю осеннее солнце, окрашивая наступающий день в прозрачную охру. Было неуютно холодно в этой осенней рани, и мы кутались в свои пальто и куртки.
Нас было четверо. Четверо друзей? Сейчас – скорее, четверо единомышленников, чьи мысли были объединены одним – где взять деньги, чтобы решить накопившиеся проблемы.
Андрей – оставшийся без работы гитарист, которого за его взрывной характер выкинули из кабака на улицу. Джон Монастырь – боксёр, сохранивший остатки мозгов только потому, что успел уйти из бокса, где молодые и свежие стали загонять его всё чаще в угол и нагло, словно девку к стене, прижимать к канатам. Ещё Дима Нестеров – бывший спецназовец и старинный мой приятель, юрист по образованию и просто умный парень, при этом предпочитавший зарабатывать кулаками. И я – бывший корреспондент одной из местных газет, бывший менеджер по оптовым продажам обуви и бывший… Впрочем, достаточно и этого. Теперь, когда почти год не удавалось найти приличной работы, я писал. Писал какие-то романы, разную муть. Что-то издавалось за небольшие деньги, по сути, за гроши (в основном муть), что-то редакторы выбрасывали в корзину. Плевать. Главная книга моей жизни ещё не была написана, хотя за плечами и были уже сорок лет этой самой жизни.
В молодости меня, Диму и Джона объединяла любовь к трём красивым подружкам, тяжёлому року и весёлым похождениям, пока подружки эти ни повыскакивали замуж, где благополучно расплылись, как коровы, а весёлые похождения ни превратились в постоянные стычки с законом. Оставался тяжёлый рок, но и он надоел, железобетонной плитой давя уставшие к тому времени наши души.
Как-то, между прочими делами, я женился, обзавёлся двумя детьми и встречался с друзьями лишь время от времени, когда всё надоедало, или были какие-то общие дела. Нестеров и Джон при этом оставались холостяками-бабниками. Андрей, младше нас лет на десять, присоединился к нашей компании чуть позже, но это неважно…
Теперь мы, несколько потасканные и побитые жизнью по нашему добровольному согласию, стояли у кирпичной стены, освещённой осенним утром и ёжились от холода. Чуть в стороне стоял мой видавший виды «Мустанг». Не какая-то там посудина на колёсах, типа долбанного «Мерса», а настоящая американская тачка. Можно было, конечно, его продать, чтобы свести концы с концами, как это сделали мои приятели, избавившись от своих развалюх, но в большом городе без машины… К тому же в деле, которое мы замыслили и к которому сейчас готовились, она была крайне необходима.
– А когда приезжает этот Мохаммед? – спросил Джон.
– Завтра, – ответил, не глядя ни на кого, Дима и посмотрел в осеннее небо.
Из вереницы траурных дат только этот день плачет.
Андрей передёрнулся. Толи от холода, толи от страха перед завтрашним днём. Понятно дело – очко играло. У самых видавших виды парней (за редким исключением) очко играет в таких делах, а тут… Меня и самого знобило, и, похоже, что и от холода, и от страха одновременно. Не каждый день совершаешь преступление. Взять такой куш! Срубить одним махом миллион долларов США, виданное ли дело! По двести пятьдесят тонн на брата. Ну, Диме, скажем, не привыкать – ни одного парня отоварил в уличном бою, ни одного, похоже, пристрелил в спецоперациях и позже – в смрадных закоулках жизни. Подозреваю, за его плечами было не одно преступление. Молчит, только улыбается всегда небрежно.
