(* Словарь Терминов, Действующие Лица: см. в конце книги)
Темнота, вообще, – это здорово. В ней и выспаться можно, и все остальное… Она друг молодежи, стариков, наверное. Да и всех остальных возрастов – тоже.
Кроме детей. В детстве темнота пугает. Сильно. И вот как раз сейчас Севилье темнота напомнила детство. Потому как страшно стало неимоверно. Со своей мечтой, сделал он вывод, не надо спешить встречаться… по крайней мере, так уж сильно.
А то получишь… Вот такое….
– Эй, есть здесь кто-нибудь?
Голос прозвучал жалко и пискляво. Звуки вязли в темном воздухе, умирая в шаге от Севильи. Вокруг царила тишина. Нет, не совсем тишина, просто окружающий мир был наполнен совершенно другими звуками, вовсе не теми, к которым он привык. Не теми, которые окружали его до перехода. Не теми, от которых сердце должно было сладко замереть в предвкушении неимоверного счастья. Почему-то от этого места Севилья ждал именно такого.
А это то место?!
Вот оно! Вот то, что не давало ему покоя все эти ужасные минуты, прошедшие с момента, когда он, зажмурив глаза и стиснув свой походный мешок, шагнул в радужную (и это уж точно укладывалось в его представление о мечте) круговерть волшебной двери. Двери, которая вела его….
– А-а-ай!!! – Севилья подпрыгнул, как ужаленный. Что-то прохладное и скользкое коснулось ноги.
Справа хрустнула ветка. Протяжный грустный вопль, раздавшийся вдалеке, больше всего напоминал предсмертный крик. В ватной темноте мелькнула и пропала голубоватая искорка. Или это ему показалось?
Трясущимися руками Севилья выудил из кармана зажигалку. Лучше бы он этого не делал. Круг желтого света не только не смог разогнать окружающую темень, он еще и добавил жути: тьма за пределами света стала твердой. И злой. Севилья не знал, почему он так решил, но понимание неизбежного зла, надвигающегося на него, стало нестерпимым. Зажигалка погасла.
– А-а-а-а! – нелепым киношным жестом Севилья выбросил вперед руки.
Во всех фильмах, книгах, мультиках…, везде маги колдовали именно так. Он не знал, чего хочет добиться, он просто хотел, чтобы то, что там, впереди…, перед ним…, ушло. Перестало приближаться, сгинуло, исчезло, испарилось.
После липкой давящей тишины треск и хруст, раздавшиеся в неведомой страшной темноте, оглушили Севилью. Там, впереди, где подкрадывалось ужасное нечто, как будто двигалась огромная гора. К треску прибавился писк. Затем крик. Затем шипение. Темнота ожила, разбегаясь в разные стороны шорохами неведомых существ. Ощущение «нечто» впереди пропало. Но Севилья даже не смог перевести дух. Зло не ушло, оно окружило его со всех сторон. Начало сжимать кольцо, удушая неизбежностью.
И это мир хрустальной мечты? Это сюда он рвался, оставляя позади клочки жизни? Бросая все, к чему он привык и что любил? Чтобы умереть вот здесь, в этой черной кляксе неведомой тишины?
Удушающее кольцо страха сжималось.
– Нет!
Севилья замолотил рукам по воздуху, отмахиваясь от давящего ужаса, вкладывая в каждое движение весь свой страх. Темнота загрохотала, затрещала, начала рушиться. Но на смену ей приходила новая темнота. Страх не исчезал. Взмах, еще, еще, еще….
Ничего не поменялось. Все так же душила темнота. Все так же прятались в ней неведомые ужасы. Все осталось по-прежнему. И он устал.
Сначала Севилья вжал голову в плечи. Потом опустился на одно колено. На оба. Уткнулся головой в землю.
И, наконец, завалился набок, скорчившись на жесткой колючей земле. В голове билась одно единственное желание – спрятаться, спрятаться, спрятаться….
И тишина стала абсолютной.
Зыбкое марево душного летнего послеполудня подминало под себя прекрасный морок, но никак не могло полностью скрыть хрустальные башни, возносящиеся в чистейшее небо, обрамленное величественными пиками гор. Воздух звенел от тишины. Каждая частица мироздания, казалось, радуется, отдавая себя этой прекрасной симфонии мира и счастья.
