День был пасмурный и холодный; так всегда бывает поздней осенью, когда снег запаздывает. Прошел дождь. Асфальт был все еще мокрым и темно-серым. В такие дни многие придумывают себе депрессии.
Мое утро тоже так началось. Идти на занятия было не нужно, квартира пустовала, и только голодная кошка брезгливо попискивала, напоминая о себе, когда я заходила на кухню. Мой мобильник молчал уже, наверное, с неделю.
В начале ноября погиб мой друг – разбился на мотоцикле. Это было явным началом конца, мы сразу же это поняли. Нас всего-то было шесть человек, и дружили мы уже много лет, с моего раннего детства. Кроме них у меня никого не было, а теперь, после его смерти, мы стали друг другу живыми напоминаниями трагедии, и я осталась одна. В общем, мерзкая погода полностью передавала все, что накопилось у меня внутри. Дома оставаться не хотелось.
Я хорошо помню, как натянула старые потертые джинсы, майку с голой спиной, потому что только она оказалась свежей, поверх теплый вязаный свитер, пальто и сапоги с каблуком в семь сантиметров, а потом вышла из серого плена своей двухкомнатной квартиры.
Долго бродить не получилось, похолодало, и пришлось зайти в «Саб-Вей». Там я взяла, как обычно, кофе и вспомнила, как раньше мы, обедая здесь, брали себе по одному сэндвичу на двоих. Размешивая сахар, который я раньше никогда в кофе из автомата не клала, я вспоминала то светлое время и думала, где же теперь эти мои друзья. Где они, когда действительно очень нужны? Я не могла больше сдерживать застилающие глаза слезы.
И так у меня проходил практически каждый день. Чтобы хоть как-то отвлечься, я поехала в кино, потратив на дорогу двадцать пять рублей и пятнадцать минут. Но и в фойе, и в зале я не могла отделаться от воспоминаний того, как мы ходили сюда вместе. Мне с трудом удалось заставить себя высидеть и не уйти во время сеанса. Даже если вы сейчас, спустя два часа после окончания фильма, спросите, о чем он, я максимум процитирую краткое содержание из рекламки.
Вот так бездарно весь день и прошел. Дождь я застала, когда пешком возвращалась из кинотеатра. Шла нарочито медленно, поэтому промокла до нитки.
Мои мысли невольно снова и снова возвращались к трагедии; я любила всех моих людей, но его больше всех. Ни с одним человеком никогда в жизни я не была так близка, и вот случай меня его лишил, а потом лишил и всякой надежды на поддержку. Я не могла больше общаться с кем бы то ни было, мы не знали, о чем говорить, чтобы не касаться темы смерти. Говорить о ней было больно, но также больно и молчать, опуская глаза, потому что сказать друг другу нам было уже нечего.
А сейчас я стою на крыше девятиэтажки, что через два дома от моего, руки замерзли так, что мне с трудом удается сгибать и разгибать пальцы, с волос стекает и течет по лицу вода, зубы лязгают от холода. И я не знаю, что делать дальше. Знаю только, что не хочу возвращаться в свою серую бесконечность, не хочу в пустоту, которая меня уже поглотила… Вокруг не было ничего. Я устала от холода и пустоты, с которыми засыпала и просыпалась. Устала от слез, которые текли сами собой, устала от ноющей боли в груди и осознания, что как раньше уже никогда не будет.
На улице, внизу, я не видела ни души. Мокро, холодно, они все по домам попрятались. Там не было молодой мамочки с ребенком, с любопытством первооткрывателя озирающимся по сторонам, которые бы остановили меня хотя бы на время.
Отступая от края ровно на десять шагов, я думала о том, что лучше быть кремированным, чем похороненным в земле. И моего друга как раз тоже кремировали…
