Я с самого начала знала, что рядом есть кошки.
Они были везде.
Я не могла по-настоящему их разглядеть – мои глаза уже открылись, но, когда кошки подходили близко, я различала только какие-то неясные силуэты, движущиеся в темноте. Однако я чуяла их запах, ощущала его так же явственно, как запах моей матери, когда сосала ее, или как запах моих братиков и сестричек, которые шевелились, когда я протискивалась между ними, чтобы припасть к живительному источнику.
Тогда я, конечно, еще не знала, что это кошки – я понимала только, что они не такие существа, как я сама. Они жили в нашем логове, но не делали попыток сосать молоко моей мамы вместе со мной. Позднее, когда я увидела, что они маленькие, проворные и прыгучие, то поняла, что они не просто «не собаки», а животные, принадлежащие к совершенно иному племени.
Мы жили все вместе в нашем прохладном темном жилище. От сухой земли под моим носом исходили удивительные застарелые запахи. Я наслаждалась, вдыхая их, наполняя свой нос богатыми, восхитительными ароматами. Сверху, с сухого деревянного потолка, сыпалась пыль, и он нависал над нами так низко, что, когда моя мать вставала, поднявшись из утоптанного углубления в земле, которое служило нам постелью, чтобы на время покинуть меня и моих братиков и сестричек – повизгивающих в знак протеста и жмущихся друг к другу, чтобы было не так страшно – ее стоящий трубой хвост доходил до середины пространства между нами и потолочными балками. Я не знаю, куда ходила моя мать во время своих отлучек, знаю только, как нам всем было тревожно, пока она не возвращалась назад.
Единственным источником света в нашем логове была квадратная дыра в самом дальнем его конце. Через это окно в мир к нам лились ошеломительные запахи холода, сырости, чего-то живого – словом, вещей и мест, еще более упоительных, чем те, которые я могла обонять дома. Иногда даже мне удавалось увидеть через дыру огоньки машин, уезжающих в какой-то далекий мир или возвращающихся из какого-то неведомого мне места, моя мать всегда оттаскивала меня назад, когда я пыталась подползти к выходу из нашего логова.
Когда мои лапы окрепли, а зрение стало острее, я начала играть с котятами точно так же, как играла со своими братиками и сестричками. Чаще всего я подходила к одному и тому же кошачьему семейству, обитающему в укромных уголках задней части нашего общего дома, потому что два котенка из него были со мной особенно дружелюбны, а их мать иногда лизала меня. Про себя я называла ее Мама-Кошка.
Обычно после того, как я некоторое время весело резвилась в компании котят, моя собственная мама приходила и за шкирку вытаскивала меня из кучи маленьких кисок. Потом, когда она относила меня обратно к моим братикам и сестричкам, они всегда подозрительно обнюхивали меня. По этим их реакциям я поняла, что им не нравится остающийся на моей шерсти слабый кошачий дух.
Такова была моя радостная, чудесная жизнь, и у меня не было причин думать, что она когда-нибудь изменится.
* * *
Я сонно сосала молоко моей мамы, слыша попискивание моих братиков и сестричек, сосущих вместе со мной, когда наша мама вдруг вскочила так внезапно, что мои лапы оторвались от земли, прежде чем я сообразила выпустить из зубов ее сосок.
Я сразу же почувствовала, что происходит что-то странное.
По нашему дому распространилась паника, она передавалась от одних кошек и котов к другим, пока они все не бросились в заднюю часть логова; матери-кошки одного за другим перенесли туда за шкирку всех своих котят. Мои братики и сестрички и я кинулись к нашей маме, зовя ее. Мы были напуганы, так как чувствовали ее панику.
