В землянке пахло прелой соломой. Руки, много часов связанные за спиной, уже онемели, а одежда окончательно отсырела.
Сокамерные «приятели» – мосластый рыжий паренёк и заросший угрюмец, устроили возню: пилили вырванным из стены гвоздем путы. Смех да и только. Драпать собрались никак, а бежать-то некуда.
Мужчина в углу невесело хохотнул.
– Чего зыришь, Лесник? – буркнул тощий.
– Ничего, – он попытался пожать плечами, но движение отдалось болью. – Ничего у вас не выйдет.
«Приятели» возмущенно зашипели и усерднее принялись рвать веревки, сидя к друг другу спиной.
– А ну тихо, твари! – звуки привлекли внимание охранника снаружи, который грозно ударил прикладом по двери. Благо, что не открыл.
Темноволосый невольник, по прозвищу Лесник, вдруг сгорбился. Перед его глазами снова возникло укоризненное лицо дочери с нахмуренными белесыми бровями.
«Нюрочка, прости, не спасли тебя грешные деньги», – он устало покачал головой. Душа его умерла три недели назад, вместе с дочерью, и была похоронена на Карасёвском кладбище. С тех пор отмерли и чувства: ни боли, ни страха, ни сожаления. Сейчас же сердцем овладела невыносимая тоска.
«Ты бы не хотела этого», – скупая слеза прокатилась по заросшей щеке.
Когда соленая капля достигла подбородка, он поднял голову, тоскливо посмотрел вверх, в клубящуюся тьму. Тут не слыхать, но он мог поклясться – за полем злорадно шумит чёрный лес.
Путь последних месяцев в компании лиходеев, вымощенный разбоем, людским горем и смертью, привел в оковы. Скоро переловят оставшихся членов банды и увезут в город, там осудят и расстреляют. А после похоронят где придётся, словно паршивых псов, каковыми они и являлись.
«Вдали от родных костей», – завершил он страшную мысль, и понял, что не согласен на такой расклад. Правы были сокамерники, так отчаянно цепляющиеся за свои жалкие жизни.
– Эй! – громким шепотом окликнул пыхтящих «товарищей», головой указав подползти к нему. – Тут в стене крюк вбит, я давно заметил. Он всяко лучше вашего гвоздя.
Рыжий первый вскочил на ноги, но на этом его прыть кончилась: одеревеневшее тело не слушалось. Он сопел от боли, стараясь вывернуть руки повыше и уцепиться за железяку. Ничего не получалось.
– Балбес, дай я! – бородатый оттолкнул парня. Но крюк не давался, злорадно заставляя выплясывать тот же безуспешный танец. Запыхавшись, угрюмец злобно пнул солому и зашипел:
– Высоко! Тут только такая детина, как ты, допрыгнет.
Лесник наблюдал за происходящим со странным спокойствием.
– Подсобите встать, ноги онемели, – разномастная парочка помогла ему раскачаться, а после тощий подставил спину, на которую он оперся плечом при подъёме. Темноволосый ещё немного постоял у стены, слушая как кровь разгоняется по всему телу, а после стиснул зубы и до хруста выкрутил руки вверх. С третьей попытки удалось зацепиться узлом за крюк. Он начал пошатываться в разные стороны, заставляя грубый не полированный металл рвать плохонькую конопляную веревку.
– Эй вы, крысы, заткнитесь там! А не то… – вновь закричал их сторож.
– Боится, – недобро осклабился заросший. – Один.
Спустя пару мгновений путы упали к ногам. Лесник размял онемевшие кисти и непослушными пальцами принялся развязывать рыжего.
Вскоре руки узников были свободны.
– Ну? А дальше? – нетерпеливо спросил паренек.
Темноволосый отошел к двери и затаился в тени, скрывшись от глаз входящего.
– Побег! – что есть мочи заорал он.
Его напарники не успели опомниться, как прозвучал свисток, дверь отворилась и в сарай влетел парень, едва ли старше рыжего: в форменной шинели, с ружьём наперевес.
– Стой! Стрелять буду!
Лесник обрушился на него сзади и повалил на пол. От вероломства неопытный охранник выпустил оружие из рук, которое тут же схватил нападавший.
