Набравшись сил и, надо сказать, ещё более терпения, решился и я на подобный «опыт» для себя.
Ранее, конечно, уже выходила моя первая книжка, и называлась она «Триста вуалей под розовым зонтиком».
Но то были стихи, и, конечно, дело совершенно другое.
Даже не знаю, как и почему начал я и именно со «стихов». Ведь первой пробой в моей практике была именно Проза. И пишу её даже с большой буквы.
Но я всё же пошёл на некоторую «уловку», выпустив сперва свой поэтический сборник.
Дело в том, что когда я писал прозу, а, надо сказать это было уже очень и очень давно (в промежутке с 19 лет до 21 года; сейчас же мне буквально только-только «стукнуло» 32), то есть в то время, когда ни жизненного опыта, ни практических навыков в «освоении» окружавшего меня мира у меня, собственно, не было и быть не могло никаких. Однако, я страстно любил её, и считал Высшей Ценностью, которая только во мне и есть.
Да и делать для этого приходилось очень немало: я много и беспрерывно читал и мыслил. И если что читал, то непременно лучшее. Моя первая опора – Фёдор Достоевский, и только уже впоследствии и много позже я перешёл на Льва Толстого и пошёл далее.
Однако (возвращаясь к «прозе»), друзья, знакомые на меня то и дело «набрасывались» и буквально вынуждали «распрощаться» с ней!
Правда, они так не выражались, а просто спрашивали: «Как? Ты разве не пишешь стихов? Да этого просто быть не может!» Я же знал про себя, что если я «переключусь» на лирику «рифмованную» (так как считаю свою прозу также, и даже не меньшей лирикой, и в этом, пожалуй, нисколько не уступлю ни одному критику!), то непременно «сойду с рельсов», и как-нибудь, нет-нет, да и не смогу писать так «широко» и «объёмно», а главное, с такой жадностью.
И вот, забыв о своей «возлюбленной», я ринулся в бой и с головой ушёл в поэзию.
Причём надо сознаться, я не только не писал ни разу в жизни стихов, но и когда писал прозу – не только не любил и не хотел слушать и, тем более, писать, но и даже практически ненавидел их! Не мог буквально слышать ни одной строчки! Я бы даже сказал, у меня была ну прямо настоящая на них «аллергия!» Так уж на меня действовала их навязчивая и, главное, не моя ритмическая атмосфера, что ли. Я мог просто заболеть от внезапно сказанной фразы в стихотворной форме и случайно оброненном на неё намёке!
Описывая всё это, я не щажу себя, знаю. Но, однако, это очень важно для меня самого – понять, как и каким образом протекало моё творчество.
Теперь же я понимаю, что это была чрезвычайно тонкая «перестройка» моего организма. Новая Веха. И она, как всякая и у всякого человека, не может протекать безболезненно. А для меня так и целая Революция!
Если раньше мне казалось легче написать сто страниц прозы, чем одно стихотворение, то теперь всё пошло буквально кверху ногами!
Правда, пришлось «расплачиваться» и не менее мне ценным: за эти уже более чем десять лет (даже около двенадцати-тринадцати, если быть точным), я толком практически ничего не написал в прозаическом смысле. Более того, я так разуверился в своей прозе и в способах «воздействия» на читателя, что уж и не думал когда-нибудь снова вернуться в это поприще…
Время, которое вращается среди нас, людей, сбивая тут и там, как какая-то большая и неотвязчивая муха по утрам, не дающая лишнюю минуту понежиться в тёплой и любимой постели своей фантазии, а также та неуклонная тенденция его (времени) к «усреднению» или даже почти к массовой буквально «ликвидации» читателя, как вида, берёт своё и воздействует так сильно и немилостиво, что в конце концов понимаешь: читатель – лишь ты один, ну и ещё пару тех стариков-мудрецов, что изредка посещают наши чудесные, но всё более и более редкие на свете библиотеки, да и то, возможно, по давней привычке своей к «общности» да и вообще от всеобщей нелюбви к одиночеству.
