Давно их не было. Несколько лет не видел, а недавно снова появились. В метро стоят у входа. Как подходишь к автомату, чтобы на карту денег закинуть, подскакивают: вам одну проходку или две? У нас дешевле, мы сдачу дадим. Берете?
Я обычно отмахиваюсь: не нужна, все есть. Сам-то я редко в метро, когда на автобус опаздываю только.
Особенно раздражает, как они бормочут: «Проходка, проходка, проходка» – тихо так, чтобы только ты слышал, и губами шевелят еле-еле.
Вчера тоже: стою возле ящика, достаю стольник – карта у меня закончилась. А поздно уже, я пока с работы вышел, пока с парнями пива попили, так и стемнело. И тут справа подходит. Я головы не поворачиваю, но краем глаза вижу: странный какой-то. В костюме, в белой рубашке, бледный, черноволосый и типа весь выжатый, как если человек сильно пьет. Постоял и спрашивает: «Проходка нужна?» А у меня настроение хорошее, я и говорю: «Куда проходка-то?» Думаю, сейчас пошучу. А он отвечает: «Вглубь Земли». «Внутрь, – говорит, – к сердцу тьмы, где Князь Мира восседает на черном троне своем, где чернокнижники присягают ему на служение и блудницы целуют под хвост черного козла. В районе Охотного и Кропоткинской. Желаете? Сорок рублей, сдачу дам с полтинника, обзорная экскурсия, без очереди проведу. Незабываемые виды, редчайшие сцены».
– Сорок рублей всего? – спрашиваю.
– Сорок, – говорит. – По выходным за тридцать вожу. Хотите?
Но я уже сотку в ящик закинул. Не пропадать же деньгам. Да и ехать мне было не в центр совсем, а на Щелковскую, домой к себе. Поздно уже, завтра на работу. Я на конвейере работаю, на линии сборки. Покупки собираем, заказы. Едет лента, на ней коробки стоят, все одинаковые. Ко мне когда коробка подъезжает, мне конвейер подает сигнал, из какого ящика чего брать. Лампочка загорается зеленая. Я сам-то не знаю, что там – тоже коробки, только поменьше. Беру из ящика, кладу в коробку на ленте, коробка отъезжает. Потом следующая подъезжает, опять сигнал поступает, лампочка зеленая горит. Когда красная горит, значит, брать из ящика нельзя. Только зеленая когда. Обед полчаса, потом вечером с парнями по пиву, душ там есть. Утром автобус от дома, а если проспал, то на метро, но я редко. Какая экскурсия? Третьего дня один с ночной смены руки лишился – то ли засмотрелся, то ли заснул, оторвало ему руку-то. Ну она в коробку и упала и дальше поехала по конвейеру, а он за ней бежит. Из него кровища хлещет, а он за рукой бежит, только куда ему против машины, так и уехала в следующий цех, а там уже упаковка и не найдешь, где она была, рука-то. Вот кому-то повезет, кто посылку получит. Нет, говорю ему, не надо, все есть. Спать уже пора. Сажусь в вагон, еду и думаю: целуют под хвост черного козла. Блудницы. Надо же, как бывает.
В конце осени Николай снял однокомнатную квартиру с роскошным видом на парк.
Это была отличная квартира, идеальная для одного. Чистая, светлая, с высокими потолками, в старом, похожем на огромный куб доме, с простенькой, но все же лепниной, с люстрой, как на станции метро «Площадь Революции». «Ранний Сталин, – сказал хозяин, сам из бывших сотрудников. – Зеки строили».
Бывшие сотрудники, а также их жены, вдовы и дети составляли большинство жителей того района, куда переехал жить Николай. Ведомственные палаццо занимали несколько кварталов, и, когда Николай впервые услышал голос, он не придал этому особого значения. Подумал: просто радио, какая-нибудь экзотическая говорящая станция, без музыки, возможно, проводная, – в квартире его родителей тоже висел такой приемник, правда, не работавший. Почему бы полковничьим вдовам и генеральским дочерям не слушать такую штуку по вечерам?