1. Одиночество
Рубашка – Принятие факта, что в моем большом городе
мужчины для меня нет – Бросила выручку на диван —
Куда делся первый муж – Хиромант – Целительница —
Белая собака
Ночь. Тишина. Слабый свет луны. Сплю. Внезапно неведомая сила заставляет проснуться, открываю глаза. Сквозь сумерки вижу неясный силуэт в проеме двери.
– Кто здесь?!
Силуэт не отвечает, даже не шевельнулся. Сердце бешено стучит, слова хриплым голосом вырываются сами, вне сознания:
– Ты кто? Чего надо?!
Тяжелое молчание в ответ. Проснувшийся на одеяле черный кот тоже смотрит. Но не на силуэт, а на меня. Включаю свет.
Это рубашка! Моя рубашка, брошенная по верху открытой двери спальни, один рукав которой «облокотился» на дверное полотно. С виду – будто очень высокий человек проник в дом и стоит, приняв небрежную позу. Наблюдает. Уфф…
Кошмар. Померещится же такое… Глажу и прижимаю к себе кота. Сколько я живу одна? Боже мой, уже 10 лет! Надо что-то делать, так больше нельзя, иначе с ума сойти можно.
На следующий день
Пришла с работы. Бросила сумку с пухлой выручкой на диван. Деньги идут хорошо: творческий продукт, поставленный на поток, дает стабильный достаток. Могу позволить себе исполнение нехитрых желаний. Вырастила и выдала замуж дочерей. Есть квартира в центре города, на дальнем краю России. Хорошенькая отремонтированная двушка на седьмом этаже пятнадцатиэтажки, с эркером в зале. Из окна: бульвар во всю длину, упирающийся в широкую реку. Живу одна… Однааааа!
Льет ливневый дождь. Быстро идет от реки. Стена сплошного потока на глазах приближается к окну, барабанит в стекла и двигается дальше по бульвару. Мощь бушующей воды будоражит, приводит в восторг. Деревья чистые, умытые, сияют внизу мокрыми листьями, стоят как новые. Я тоже хочу быть новой и счастливой. С чистой душой, с отформатированной памятью.
Пятнадцать лет назад
Девочки заняты уроками в детской. В зале на диване, напротив громко вещающего телевизора, развалился муж. Смотрю на него. Высокий, светловолосый, зеленоглазый, с прямым честным характером. Хороший, работящий. Любит детей, балует их. Но пьет. Год за годом все сильнее. Перестает читать книги. Отказывается ходить в кино, в бассейн, в гости.
Дальше хуже. Не стрижется, не хочет менять носки. По моим уговорам – кодируется три раза. Два первых срабатывают на заказанные год и полтора. Жизнь на время возвращается в свое русло, правда меняется характер, будто что-то мучает и грызет его изнутри. На третий раз кодировщик что-то «недокрутил», и муж срывается уже через пару месяцев.
В запоях меня не бьет, но в нахлынувшей агрессии может с размаху снести очки с носа, есть такая привычка. Синяк от оправы попадает на переносицу, разбитые линзы сверкают на полу. Слезы брызжут из глаз.
Пьяно размахивая руками, Иван кричит:
– Что, не нравлюсь такой? Ну и вали из квартиры! Она моя! Я ее получил. От моей работы дали!
Почему-то ему важно подчеркнуть, что получение жилья – его заслуга. Может, поднимает самооценку. Карьера-то безнадежно ползет вниз. С опытного инженера скатился до сварщика. Знаю, раз квартиру получили в браке, я и дети здесь не посторонние. Но спорить бесполезно. Лучше спрятаться в детской и удержаться от перепалок. Детей прошу закрыть уши. Свои тоже зажимаю подушками.
Хрупкая дверь с нарисованными витражами трясется из последних сил. Вспыхиваю, как все лампочки в люстре, и выдаю эмоциональную тираду:
