Маринка словно прилепилась к бортику теплохода. Она еле дотягивалась подбородком до поручня и уж никак не могла вывалиться за борт, но бабушка, сидящая сзади на откидном сидении, всё равно крепко держала её за подол платьица. Вот уже минут сорок Маринка как завороженная смотрела на реку. Вода в ней была тёмно-синей, а на крошечных волнах играли солнечные блики, словно солнце засыпало веснушками не только её нос, но и волны Самары. Она намеревалась простоять так до конца дороги и поэтому обиженно надулась, когда бабушка решительно потянула её за подол и, откинув стульчик, усадила рядом на горячее и жесткое сиденье.
– Посиди хоть немного, устала тебя держать, – бабушка отёрла носовым платочком с лица пот.
Тугое сиденье слегка приподняло лёгкую девочку, оторвав её ноги от пола, и она тут же стала болтать ими.
– Вот неугомонная! Перестать дрыгать ногами, неприлично это! – уже начала сердиться бабушка.
Маринка опустила ноги, накрыла панамой лицо, прячась от жгучего солнца. Как же далеко теперь её родной городок, где остались мама и папа! До того как сесть на пристани на этот теплоход, они с бабушкой два часа тряслись в жарком автобусе, а до этого ехали на электричке… Неужели ещё сегодня утром они были дома?
Это путешествие в деревню к своей родной сестре задумала бабушка. Она не видела её восемь лет, ровно столько, сколько было Маринке. Чтобы показать внучку во всей красе, надела на неё в дорогу всё новое: сиреневое шёлковое платье, белые носочки и белые же туфельки. Платье и туфли Маринке нравились, она вообще привыкла, что её наряжают. Но вот носки были невыносимы, потому что сильно сжимали щиколотку. Она ещё на пристани порывалась снять их, но бабушка сказала, что носить туфли на босу ногу неприлично. К тому же если новые носки не носить, то резинки на них никогда не растянутся. Пока Маринка смотрела на воду, она забыла и о носках, и о том, что они давят, а сейчас, сидя без дела, вновь почувствовала плотное кольцо вокруг ног.
– Бабушка, а мы скоро приплывём в твою Васильевку? Мне носки надоели…
– Скоро, скоро… – откликнулась бабушка.
– А ты там родилась, да?
– Да я ж тебе уже рассказывала!
– А я забыла!
Девочка, конечно, немного слукавила. Рассказ бабушки она помнила хорошо. Но с удовольствием готова была выслушать его ещё раз: многое в той далёкой жизни ей казалось чудным, непривычным и интересным. Да и сидеть просто так, без дела, было уж очень тоскливо.
– Да, родилась, – обмахиваясь платочком, коротко ответила бабушка.
– И провела своё счастливое детство? – не унималась внучка.
– Разное, – нехотя откликнулась бабушка.
– А нам учительница говорила, что детство обязательно бывает счастливое!
– Молодец твоя учительница! Так и должно быть. Только шестьдесят лет назад жизнь у всех была другая. Вот ты в школу ходишь, первый класс закончила, все десять отучишься, в институт поступишь, как твои родители. А я всего четыре класса церковно-приходской школы прошла…
Маринка блаженно закрыла глаза. Она всегда так делала, когда ей читали или рассказывали что-нибудь интересное – любила рисовать, представлять себе в красках услышанное. То, что в церковно-приходской школе учили из рук вон плохо, Маринка догадывалась давно. Хотя бы потому, что, проверяя у неё уроки, бабушка, как и внучка, читала по слогам, да ещё несколько раз прошептывала слова.
– Ну, и что дальше было? – продолжала пиявить бабушку Маринка.
– Ну что было? – возмутилась забывчивостью внучки бабушка. – Четыре брата. Три сестры… Опять забудешь? Я самая младшая. Хатка родительская ма-а-ленькая, всего две комнатки, тесная для десятерых-то… Да ты и увидишь её, Мотя так и живёт в родительском доме. Дружные мы все были. Хотя, конечно, двух старших братьев я очень плохо помню – много меньше тебя была, когда забрали их на войну, а с войны они не вернулись. Да и младших мы похоронили, уже в гражданскую… Вот какое горе родителям…
