Это было давно. В предвоенный 1940 год в мартовское межсезонье, когда зима ещё не хотела отступать. а весна не думала ещё начинаться.
В небольшом домике на краю деревни, под названием Большая Тарасовка, расположенной в северной части Саратовской области в маленькой и опрятной комнате, сверкающей чистотой, за обеденном столом в ожидании ужина сидел молодой 35 – летний мужчина. Его мускулистые руки с крупными пальцами опирались на стол, а мощная атлетически сложенная фигура выражала крайнюю усталость человека, весь день занимавшегося тяжелым физическим трудом. Через открытую дверь на кухню виднелась огромная печь и возле неё молодая красивая женщина, хлопотавшая над приготовлением ужина. В большом чугуне в красных отсветах жара, от сгоревших поленниц дров, булькали наваристые щи, в чугунке, поменьше, доходя до кондиции, пыхтела бело зернистая молочная рисовая каша. Вкусно пахло хорошо пропеченным хлебом, домашними пирогами и духмяными травами.
День был на исходе, за окнами сгущались сумерки, поэтому комната, где сидел мужчина, ярко освещалась жарко горевшей десяти линейной лампой. Напротив него, за круглым столом, сидели два подростка тринадцати и двенадцати лет, и девочка девяти лет, готовившие домашние задания. Возле теплой голландки на кольце, ввернутой в матку потолка, была подвешена люлька с новорожденным. Её качала трехлетняя девочка, напевавшая песенку, которую слышала ежедневно от матери, когда та дела тоже самое. Это были мои родители и мои старшие братья и сестры.
Неожиданно в сенцах дома что – то сильно зашумело, послышались громкие шаги и в избу ввалился, громко фыркая как морж, старый друг отца казах Сакон в рыжей лисьей шапке ушанке.
Отец был одним из самых уважаемых селян в деревне. В колхозе «Большевик», так назывался в то время колхоз в нашей деревне, отец работал трактористом, но он был классный специалист, профессионал высокого уровня по выделыванию кож. Его отец, мой дед, приехал из Тамбовской губернии в нашу деревню ещё до революции и основал в ней артель по выделке кож. Ежегодно в зимний период из тамбовских сел и деревень к нему приезжали мастера своего дела и выделывали накопившиеся у сельчан в округе овечьи и бычьи шкуры. Делали они свое дело так виртуозно. что о их мастерстве знали за пределами Саратовской губернии.
Во время революции дед примкнул к большевикам и стал командиром красноармейцев, но в период НЭПа вернулся к своей былой профессии и быстро разбогател. Его красные сотоварищи этого ему не простили и в 1929 году ему преподнесли бойкот. то есть просто раскулачили. Дед такой подлянки с их стороны не смог перенести, с горя запил, заболел и 1931 году умер. Его молодая жена с неродной ему дочерью быстро продала дом и все остальное имущество и отбыла в Тамбов, а отец с матерью и тремя малолетними детьми, стали жить в теплом сарае. Местные власти, зная отца, как мастера своего дела и учитывая его пролетарское положение, сжалились над ним и не стали его преследовать, как сына кулака.
У отца была широкая хлебосольная душа и он очень высоко ценил дружбу. Его основным жизненным кредо была поговорка «не имей сто рублей, а имей сто друзей». И хотя в друзьях часто ошибался, сам он никогда их не предавал, но и не прощал также и предательства с их стороны. Однажды, когда появилась возможность, купить небольшой дом и перебраться в него из сарая, на все просьбы матери поскорее это сделать, отец решительно ответил отказом, мотивируя это тем, что не может идти на перебой задушевному другу Кузьки, который тоже хотел его купить. Мать чертыхаясь и кляня судьбу, тайком от него заняла деньги у брата, и заплатив на сто рублей больше Кузьмы купила дом и мы всей семьей быстро перебрались в него. Отец два месяца был в опале у своего «задушевного друга Кузьки», но затем после распития нескольких бутылок водки и философских разговоров о кознях женского рода человечества, был окончательно и бесповоротно прощен.
