Двое мужчин, окруженных слабым золотистым сиянием, стояли на вершине двухкилометровой пирамиды, покрытой фестонами снега и льда, и смотрели на яркую звезду, проколовшую угольно-черное небо планеты над близким горизонтом. Планета называлась Плутоном, а звезда Солнцем, светившим здесь в тысячу шестьсот раз слабее, чем на Земле.
Затем оба, не сговариваясь, обернулись, чтобы посмотреть на восход Харона, спутника одной из самых далеких планет Солнечной системы. Харон был голубовато-серым с белыми полосами и пятнами изморози от выпавшей в незапамятные времена на его поверхность атмосферы, но даже невооруженным глазом была видна инфраструктура планеты – линии энергопроводов, акведуки, ряды преобразователей вещества и пирамидальные сооружения – древние города и формирователи полей. Диаметр Харона не превышал тысячи двухсот семидесяти километров, в то время как диаметр Плутона равнялся двум тысячам тремстам двадцати километрам, и это была уникальная пара в Солнечной системе, другие планеты которой не имели спутников всего лишь вдвое меньше себя. Однако на Земле мало кто знал, что Харон сотни миллионов лет назад был частью Плутона и вращался вокруг Нептуна… Волна разума двигалась по Системе от периферии к Солнцу, по мере падения мощности его витаморфного излучения: сначала жизнь возникла на Нептуне – в виде разумных теплокровных растений, – потом на Уране, Сатурне, Юпитере, не избежал этой участи Марс, потомки обитателей которого оставили поселения на Луне, Земле, Венере и Меркурии, но лишь на Земле жизнь и разум все еще поддерживали свой потенциал, хотя и на грани разрыва бытия. На других же планетах жизнь давно погасла. Впрочем, кое-как она еще теплилась на Европе, спутнике Юпитера, сумев освоить под многокилометровым слоем льда океан планеты. Но люди Земли, за редким исключением, этого не знали, хотя их автоматические станции уже посещали окрестности Сатурна, Юпитера, Нептуна и Плутона. Они все еще верили, что пространство (в действительности энергоинформационный потенциальный барьер, отделяющий планеты – формы-слои узла реальности под названием Солнечная система) можно преодолеть только таким путем – с помощью ракетных аппаратов, ломясь напролом сквозь вакуум.
Один из мужчин, средних лет, черноволосый, смуглолицый, с баками, переходящими в бородку и усы, кинул беглый взгляд на круглую гору Харона, которая медленно всплывала над горизонтом, и тревожно оглядел хаос ледяных торосов на поверхности Плутона, скрывающих такую же сеть сооружений, что и на спутнике.
«Мы видны со всех сторон, – сказал он мысленно. – Я поискал бы убежище посимпатичней».
«Да, пожалуй, Плутон – не лучший из слоев Регулюма, – согласился второй мужчина, постарше, седой, заросший колючей седоватой щетиной. – Зато мало кто из равновесников забредает на окраину Системы».
«Ты все еще считаешь, что нас гонят именно равновесники?»
«Они имеют не только хорошо организованную службу разведки и контрразведки, но и абсолютников, которые вполне способны выйти на СТАБС».
«Тогда мир перевернулся! Когда это было, чтобы оперы Равновесия гонялись за инбами?!»
«Значит, их кто-то навел на нас».
«Кто?!»
«Боюсь, это уровень более высокой инстанции, чем Равновесие и даже СТАБС. За нами тоже кто-то наблюдает».
«Метакон, что ли?»
«Возможно, Метакон. Хотя и над ним наверняка кто-то сидит. Иерархия Мироздания гораздо сложней, чем мы считаем».
«Я думал, что Метакон это легенда».
«Я тоже так думал, пока не влез в пограничный слой его базы данных».
«Знания Бездн?!»
«Да».
«Так вот почему началась вся эта свистопляска?! А я ломаю голову, что происходит. Но если за нами гонятся упыри Метакона, может быть, мы сумеем договориться с ними?»
