Любовь всех раньше станет смертным прахом.
Смирится гордость, и умолкнет лесть.
Отчаянье, приправленное страхом,
Почти что невозможно перенесть.
Любовь покоряет обманно,
Напевом простым, неискусным.
Ещё так недавно-странно
Ты не был седым и грустным.
И когда она улыбалась
В садах твоих, в доме, в поле,
Повсюду тебе казалось,
Что вольный ты и на воле.
Был светел ты, взятый ею
И пивший её отравы.
Ведь звёзды были крупнее,
Ведь пахли иначе травы,
Осенние травы.
А. Ахматова, 1911
Когда дверь в палату распахнулась, я увидела совсем не того, кого ждала и кто должен был предстать перед глазами.
– Доброе утро, Мирослава Андреевна. Я привёз дополнительную сумку, – мужчина вежливо поприветствовал и протянул в мою сторону сложенный в несколько раз чёрный спортивный баул.
– Володя? Доброе утро. А где Георгий? – недоумение и растерянность отразившиеся в моём голосе скрыть не удалось.
– У шефа возникли непредвиденные дела на работе, поэтому я здесь по его поручению. Не спешите, собирайтесь, я буду ждать в коридоре ровно столько, сколько потребуется.
Я оторопела, по-прежнему сжимая в руках большую порожнюю сумку, и непрошенная влага не замедлила проявиться в уголках глаз.
«Она столь же пуста, как и я», – глупое сравнение, резало без ножа.
«Это не повод, Мира, совсем не повод для слёз», – остудила неуместный душевный порыв. Но в своё оправдание я могла бы сказать, что сейчас мне сгодилась бы любая, даже самая незначительная поддержка от любимого мужа. Но если он занят… Что ж, вероятно с моей стороны будет эгоизмом требовать уделить мне больше свободного времени. Каждый из нас переживал горе и каждый по-своему справлялся с ним.
Вещи складывала не задумываясь, прокручивая в голове недавнюю сцену. Почему же Гера не приехал? Что настолько срочное могло приключиться на работе? Одежды у меня не так уж много: два халата, несколько пижам, домашний брючный комплект, тапочки, предметы гигиены. Я переоделась в спортивный костюм, который вчера вечером оставил Георгий. И ведь ни словом, партизан, не обмолвился, что у него на следующий день запланированы важные дела с утра пораньше. Хотя ему прекрасно известно о моём далёком от приподнятости настроении.
«Ты постоянно забываешь одну важную вещь, Мира. Подавленное состояние не у тебя одной», – внутренний голос, оказался мудрее меня самой. Конечно, я не имела права упрекать мужа, раз уж сама кругом виновата.
Стянув потускневшие волосы в низкий хвост, поплескала в лицо ледяной водой. Видок у меня был ещё тот. В таких случаях чаще всего говорят – в гроб краше кладут. «Тьфу, тьфу. Сплюнь дурная, шутить о подобном в больнице».
– Да, Мира, довела себя, – пробормотала отражению в зеркале. Но не желая поддаваться самобичеванию, тряхнула головой и решительно вернулась в палату из смежной туалетной комнаты.
Должна признать, что муж не поскупился. После того как мне сделали экстренную операцию во время отдыха на море, Гера в срочном порядке устроил мою перевозку в родной город. Королевский уход, который мне организовали можно было принять за санаторный на лазурном побережье, если бы не скорбный повод… Отдельная палата, туалет совмещён с душевой кабиной, напротив кровати широченная плазма. Муж расщедрился даже на услуги личной медсестры. Валечка целыми днями просиживала рядом со мной, заставляя мою голову раскалываться от боли по причине неумолкаемой трескотни. Но как бы я не мечтала накрыть очаровательную белокурую головку подушкой, чтобы приглушить хотя бы на время нескончаемый поток слов, льющийся из не менее очаровательного ротика-бантиком. Но я, проявив недюжинную стойкость и мужество, не делала этого. А всё потому, что, слушая истории из жизни совсем молодой и юной девушки, я на время отстранялась от собственных проблем, бежала от невыносимой боли, разрывающей моё несчастное сердце на части каждый проживаемый день. Я раньше не задумывалась, что жизнь та ещё любительница напакостничать, подкинуть изощрённых испытаний, ударить исподтишка, со спины. Видимо настал мой черёд расплачиваться за собственную самоуверенность, помноженную на глупость.
