Морозец наконец-то выжег сырость, землю сделал твердой, а из тяжелых, словно свинцовых туч пошел снег, сперва хлопьями, потом мелкий, уже точно не растает.
Мир сразу стал просторнее, маслянистая грязь превратилась в каменные надолбы, а те спрятались под белым одеялом. Тучи третий день надвигаются с севера – тяжелые, едва удерживаются, чтобы исполинскую массу снега не обрушить целиком, постанывают от непомерного груза, но стараются донести до цели и распределить все это сверкающее богатство равномерно на большой площади.
На третий день после дерзкого захвата Генгаузгуза густой снег не просто пошел, а повалил, и сэр Альбрехт вздохнул с таким облегчением, словно он не барон Цоллерна и Ротвайля, теперь еще и граф, а простой крестьянин, и озимые погибнут, если снегопад не начнется прежде сильных морозов.
– Теперь никакая армия не подступит…
– Из Зондерсгаузена и Эйтеля уже вышли две, – вежливо напомнил герцог Мидль, – и довольно большие. Тысяч по семь в каждой.
– Подступить легко, – уточнил Альбрехт, – на санях еще проще, чем на колесах… Да только в шатрах на ледяном ветру не поночуешь… если не день-два, а недели. Или месяцы.
Норберт произнес ровным голосом и с самым непроницаемым лицом:
– Сегодня те армии повернули обратно.
– Наверное, – сказал Сулливан саркастически, – им раньше предсказывали, что зимой снега не будет?
– Боюсь, – сказал я, – на всю долгую зиму мы отрезаны от мира.
Альбрехт напомнил:
– Как и Мунтвиг…
– Да, – согласился я, – но у Мунтвига свои проблемы, у нас свои. Боюсь, запасы продовольствия в городе скоро иссякнут, а окрестных сел, как было до нас раньше, для снабжения будет маловато. Готовьте людей, которые установят связи с соседними городами. Торговые!
– А если откажутся?
– Пригрозите участью Вифли, – сказал я жестко.
Альбрехт добавил:
– А в качестве пряника напомните, что остальные города, сдавшиеся его высочеству Ричарду, не были ни в чем ущемлены.
– Верно, – согласился я. – Спасибо, барон.
Я поднялся из-за стола, все умолкли и обратили на меня вопрошающие взоры.
– Вернемся в главный зал, – сказал я. – Народу прибывает, нам нужно быть со всеми любезными, никого не отталкивать.
– Никого? – уточнил Альбрехт.
– Граф, – ответил я строго, – не придирайтесь. Это как правило, но из всякого правила бывают исключения.
Макс, редкий гость на совещаниях и обычно отмалчивающийся, предложил жизнерадостно:
– Пойдемте напрямик?
– Конечно, – ответил я, хотя собирался идти кружным путем по извилистым коридорам, а потом по гирлянде подвесных мостов. – Герои всегда выбирают прямые дороги, а мы хто?
В холле слуги поспешно набросили мне на плечи роскошную шубу, стражи так же быстро и с готовностью распахнули двери в заснеженный мир.
Широкое крыльцо уже вычищено от снега, даже прокопана узкая дорожка до конюшни, но двор весь покрыт этим чистейшим великолепием, уже скрывшим грязь и продолжающим щедро сыпаться из низких туч мелкими и частыми крупинками.
Главное здание дворца наискось через двор; я сразу провалился до колен в эту хрустящую чистоту. Пришлось идти, заметая свой же след, как лиса хвостом, полами роскошной шубы, а следом двинулись, весело поругивая погоду и ленивых слуг, мои полководцы.
В холле нас встретили всполошенно – не ждали со стороны двора, а мы, оставив шубы, пошли в центральный зал, что отделан с невероятной для севера роскошью: стены сплошь закрыты коврами и гобеленами, пол в плитах из зеленого с прожилками малахита, явно рядом богатые месторождения, с потолка в ряд свисают четыре люстры из зеленовато-желтой меди, свечи горят ярко и жарко, а на столе, длиной примерно в пять ярдов, посредине изящно выполненные светильники из серебра, изображающие драконов с разинутыми кверху пастями, куда вставляют свечи.
