История России – это история успеха. Ничто не предвещало полторы тысячи лет назад, что безвестный и малочисленный юный народ, поселившийся в глухом краю лесов и болот, вдали от морей и страшно далеко от существовавших уже не одну тысячу лет цивилизаций, что этот окраинный, незаметный среди многих десятков других народ выйдет на первые роли в мире, создаст сверхдержаву и самое большое по территории и ресурсам государство. Сама возможность появления единого государства на пространстве от Черного, Каспийского, Балтийского, Белого и Баренцева морей до Тихого океана и превращения его в мировую державу выходит за пределы вероятия.
Попытки мысленно смоделировать процессы создания и возвышения российской державы приводят к выводу: такое государство невозможно. Его не удалось бы ни создать, ни удержать – какой век ни возьми! – слишком уж много сил и факторов препятствовали как собиранию, так и удержанию. Избыток скромности или недостаток зоркости до сих пор не позволял нам оценить российский путь как чудо, хотя это несомненная истина.
То, что русский этнос создал свою великую страну, не имея изначально никаких шансов на успех, – это, среди прочего, еще и аванс истории, и он пока не вполне отработан нами. Или отработан? Ведь в двадцатом веке именно мы – и никто больше в мире! – сумели, ценой огромных жертв, победить два самых грозных тоталитарных режима в истории: один вовне, другой внутри. Эти жертвы спасли и остальное человечество. Скинутая под откос Россия сумела вернуться к цивилизационному выбору, который однозначен на всем ее пути – от Крещения и до 1917 г., – вернуться к своему «я».
Наша родина дважды на протяжении одной человеческой жизни совершила невозможное, но эта истина, несмотря на ее самоочевидность, пока не проникла в российское массовое сознание и школьные учебники. А значит, мы растим поколение, лишенное чувства исторической правоты.
В мозаике, из которой складывается портрет России, есть непозволительные лакуны и зияния. Продолжая метафору, можно сказать, что в этой мозаике отсутствуют или выпали целые куски и блоки смальты, а другие имеют неверную окраску. За этим не обязательно стоит злой умысел, чаще – некритически усвоенный вывих мысли, но от этого не легче.
Только не подумайте, что это будет книга, написанная на западный манер национального самовосхваления. О сложившейся на Западе нарциссической традиции подачи собственной истории замечательно высказался автор монументальной «Истории Европы» Норман Дэвис: «Европейские историки часто подходили к своему предмету, как Нарцисс к пруду: они искали в нем только отражение своей красоты…», их стиль – это «стиль самовосхваления»[1], они буквально «источают национальное самодовольство». Сам Дэвис не вполне избежал того же – вырваться из рамок традиции, пересмотреть сложившуюся фразеологию безумно трудно даже при наличии доброй воли.
За что хвалит французский политолог Ален Безансон школьный учебник знаменитого историка Эрнеста Лависса?
Вот за что: «Парижская коммуна казалась ему столь печальным эпизодом, что он даже не упомянул о ней, не желая, чтобы школьники что-нибудь об этом узнали»[2]. В 1921–1923 гг. в Ирландии шла настоящая гражданская война, с тысячами убитых и расстрелянных, но школьные учебники истории в Ирландии ее замалчивали. «Гражданская война воспринималась как некий конфуз, о ней почти не упоминалось» («Learning about the past» // The Economist, 17.03.07). О своем прошлом только хорошее!
Не обойтись и без английского примера. У «главных» историков Англии полностью отсутствует критическая рефлексия. Один из самых известных среди них, Джордж Тревельян (1876–1962), даже не упоминает о чартистском движении в своей книге «Социальная (!) история Англии». Восстание Уота Тайлера в изложении Тревельяна – это скорее некий курьезный эпизод. А ведь это было крупнейшее народное восстание в Европе XIV в., восставшие захватили Лондон, овладели неприступным Тауэром, убили семь тысяч горожан и архиепископа, требовали отмены крепостного права и барщины, возврата отнятых общинных земель. В том же духе «заинтересованного заступничества» писал родной дед Тревельяна, знаменитый английский историк Томас Маколей, так писали и пишут все крупнейшие английские историки. «Тень» может бросить историк, изучающий сугубо узкую тему, или историк – «ревизионист», ссылаться на которого не принято.
