– Подайте, Христа ради, милостыньку! Милостыньку, Христа ради!..
Никто не слышал этих жалобных слов, никто не обращал внимания на слезы, звучавшие в словах бедно одетой женщины, одиноко стоявшей на углу большой и оживленной городской улицы.
– Подайте милостыньку!..
Прохожие торопливо шагали мимо нее, с шумом неслись экипажи по снежной дороге. Кругом слышался смех, оживленный говор…
На землю спускалась святая, великая ночь под Рождество Христово. Она сияла звездами, окутывала город таинственной мглой.
– Милостыньку… не себе, деткам моим прошу…
Голос женщины вдруг оборвался, и она тихо заплакала. Дрожа под своими лохмотьями, она вытирала слезы окоченевшими пальцами, но они снова лились по ее исхудалым щекам. Никому не было до нее дела…
Да она и сама не думала о себе, о том, что совсем замерзла, что с утра не ела ни крошки… Вся мысль ее принадлежала детям, сердце болело за них…
Сидят они, бедные, там, в холодной темной конуре, голодные, иззябшие… и ждут ее… Что она принесет или что скажет? Завтра великий праздник, всем детям веселье, только ее бедные детки голодны и несчастны.
Что делать ей? Что делать? Все последнее время она работала, как могла, надрывала последние силы…
Потом слегла и потеряла последнюю работу…
Подошел праздник, ей негде взять куска хлеба…
О, детки, бедные детки! Ради них она решилась в первый раз в жизни просить милостыню… Рука не поднималась, язык не поворачивался… Но мысль, что дети ее есть хотят, что они встретят праздник – голодные, несчастные, эта мысль мучила ее, как пытка. Она готова была на все. И за несколько часов ей удалось набрать несколько копеек… Несчастные дети! У других детей – елка, они – веселы, довольны в этот великий праздник, только ее дети…
«Милостыньку, добрые люди, подайте! Подайте, Христа ради!»
И словно в ответ на ее отчаяние, неподалеку раздался благовест… ко всенощной. Да, надо пойти, помолиться… Быть может, молитва облегчит ее душу… Она помолится усердно о них, о детях… Неверными шагами доплелась она до церкви…
Храм освещен, залит огнями… Всюду масса людей… веселые довольные лица. Притаившись в уголке, она упала на колени и замерла… Вся безграничная, материнская любовь, вся ее скорбь о детях вылилась в горячей молитве, в глухих скорбных рыданиях. «Господи, помоги! Помоги!» – плачет она. И кому, как не Господу, Покровителю и Защитнику слабых и несчастных, вылить ей все свое горе, всю душевную боль свою? Тихо молилась она в уголке, и слезы градом лились по бедному лицу.
Она не заметила, как кончилась всенощная, не видела, как к ней подошел кто-то…
– О чем вы плачете? – раздался за ней нежный голос, показавшийся ей небесной музыкой.
Она очнулась, подняла глаза и увидала перед собой маленькую, богато одетую девочку. На нее глядели с милым участием ясные детские глазки. Сзади девочки стояла старушка-няня.
– У вас есть горе? Да? Бедная вы, бедная!
Эти слова, сказанные нежным, детским голосом, глубоко тронули ее.
– Горе! Детки у меня голодны, с утра не ели… Завтра праздник такой… великий…
– Не ели? Голодны? – На лице девочки выразился ужас. – Няня, что же это! Дети не ели ничего! И завтра будут голодны! Нянечка! Как же это?
Маленькая детская ручка скользнула в муфту.
– Вот, возьмите, тут есть деньги… сколько, я не знаю… покормите детей… ради Бога… Ах, няня, это ужасно! Они ничего не ели! Разве это можно, няня!
На глазах девочки навернулись крупные слезы. – Что ж, Маничка, делать! Бедность у них! И сидят, бедные, в голоде да в холоде. Ждут, не поможет ли им Господь!
– Ах, нянечка, мне жаль их! Где вы живете, сколько у вас детей?
– Муж умер – с полгода будет… Трое ребят на руках осталось. Работать не могла, хворала все время… Вот и пришлось с рукой по миру идти… Живем мы недалеко… вот тут… в подвале, на углу, в большом каменном доме купца Осипова…
