Она
‒ Мать, к тебе тут четырехглазка пришла!
В дверях стоял здоровенный детина в шортах и в мятой майке с логотипом известного бренда, бандитской наружности. Молодой человек жевал жвачку, как корова, и, казалось, собирался надуть большой шар и лопнуть его мне прямо в лицо.
«Если он это сделает, разворачиваюсь и ухожу», ‒ мысленно, решила для себя.
Лысая голова, недельная небритость и куча шрамов по всему телу производили отталкивающее впечатление, а серые насмешливые глаза раздевали взглядом. Он открыто играл со мной, как кошка с мышкой, и, явно, ждал реакции на его слова.
«Грубить этому Рэмбо точно не буду. А то, может, у него с мозгами не все в порядке. Странный он какой-то. Интересно, кто это вообще такой? Мне сказали, что надо подтянуть по английскому мальчика, а этот парень, наверное, его старший брат, невоспитанный старший брат. И здороваться его, видимо, не учили».
‒ Добрый вечер. Я к Лидии Павловне, ‒ вежливо произнесла и попыталась изобразить что-то наподобие улыбки. Получилось слабо, конечно, ну уж, как смогла, я о-очень старалась.
‒ Сейчас она придет, ты же слышала: я уже ее позвал, ‒ сказал он, послав мне в ответ какой-то звериный оскал, а, затем, привалившись плечом к стене, принял еще более расслабленную позу.
Поняла, что предложения войти, не дождусь, поэтому скрестив руки на груди, приготовилась ждать дальнейшего развития событий. Какое-то время мы так и стояли на крыльце, молча разглядывая друг друга, пока в дверях не появилась хозяйка дома.
‒ Ой, Димочка, ну, что же ты нашу гостью на пороге держишь? Заходите, заходите, Евгения Владимировна. Вы простите его, пожалуйста, воспитание у моего сына хромает, ‒ произнесла она, метнув взглядом молнию в Дмитрия, но он только ухмыльнулся в ответ.
‒ Я что-то не поняла, Лидия Павловна, ‒ сказала, раздеваясь. ‒ А , где же мальчик, с которым мне надо будет заниматься?
Они переглянулись, Дима громко заржал.
‒ Ну, ты, мать, даешь, репетитора мне, что ли, наняла?
Она, устало, вздохнула.
‒ Сын, иди, пожалуйста, в свою комнату, а мы тут, пока, с Евгенией Владимировной все обсудим за чаем.
‒ Очуметь… ‒ бросил, уходя, не забыв, при этом, одарить мою скромную персону полным презрения взглядом, под которым, вдруг, захотелось одернуть свой старенький пиджачок, невзрачного терракотового цвета, и проверить, не выбились ли пару локонов из идеального пучка волос. Не знаю, почему отреагировала так, ведь уже давно привыкла к пренебрежительному отношению мужчин, а тут, вдруг, задело, не ожидала от себя такого.
Надо сказать, что я относилась к категории людей с ярко выраженной внешностью, которых в народе называют рыжими. Но, благодаря моим ухищрениям, умело это скрывала. Чтобы волосы медного цвета не бросались в глаза, делала строгие прически. Веснушки замазывала тональным кремом, и, в дополнение образа, одевалась всегда только в классические костюмы с юбкой до колен. Никогда не пользовалась косметикой и носила нелепые очки с толстыми линзами.
После такой, небольшой маскировки, как по волшебству, превращалась из, привлекающей к себе внимание особы, в обычную, ничем не выделяющуюся девушку, что меня полностью устраивало. Но студентов не обманешь, и они, все равно, за спиной называли меня лисой, конечно, за характерное внешнее сходство и умение обводить их вокруг пальца.
‒ Евгения Владимировна, присаживайтесь, пожалуйста, не стесняйтесь, чувствуйте себя, как дома. Скоро нам подадут чай. Я прощу прощения, если ввела Вас в заблуждение, но Димочка, до сих пор, для меня мальчик, хотя скоро двадцать лет исполнится. Извините за его манеры, он сложный ребенок. Рос один, мы все время посвящали работе, приходили поздно, сын был предоставлен самому себе, стал грубить, замкнулся, даже к психологу водили, но, видимо, поздно, упустили момент: дефицит внимания сказался не самым лучшим образом. Теперь он близко нас не подпускает, держит дистанцию, общается, будто мы чужие люди, ‒ она вытерла салфеткой слезу. ‒ Мальчик, с которым я просила Вас позаниматься ‒ это Дима.
