— Он в ду́ше, мам. Его телефон… —
поджав губы, мечусь взглядом по комнате, — он разрядился и стоит на
зарядке, — крепко зажмуриваюсь, мысленно прося прощения у родителей
за частое вранье.
Я стала делать это часто.
Не по своей воле, но я не уверена,
что у меня есть выбор.
— Ваш отец очень недоволен вами,
Лизавета, — строго сообщает мама, что и так понятно по ее
интонации. — Ладно, через пятнадцать минут будем у вас.
Вот же…!
— Хорошо, мы ждем!
Мой тон старательно невозмутимый, но
я трачу на него достаточно энергии, ведь очередное вранье родителям
мне дается с трудом. Даже в последней реплике я соврала: жду
приезда родителей я, а чем занимается мой брат, понятия не
имею.
Мама кладет трубку, а я смотрю в
темный экран телефона, в уме прикидывая, что через пятнадцать минут
без погрешностей родители будут топтаться на пороге нашей с Никитой
квартиры.
Ни минутой раньше, ни минутой
позже.
У нашего с братом отца, полковника
военной прокуратуры, никогда не бывает приблизительно. У него все
четко, строго, вовремя и по регламенту.
Оживляю экран, собираясь дозвониться
до брата. Уверена, он не возьмет трубку. Отец ему звонил несколько
раз, об этом с упреком сообщила только что мама, но я опрометчиво
надеюсь на что-то ровно до тех пор, пока механический голос в
трубке не оповещает, что абонент временного недоступен.
— Да что б тебя! — Ударяю кулаком по
дивану.
Совершаю два резких выдоха,
потом один глубокий вдох и медленный выдох, когда бросаю
взгляд в окно: там так же, как на экране моего телефона — темно и
беспроглядно.
Плохая идея. Знаю. Идти его искать
чертовски рисковая идея, но будет в разы хуже, если Никита заявится
после прихода родителей, и от него будет тянуть сигаретами. Хоть он
и клянется, что ими не увлекается, но это стало случаться каждый
раз после его «пойду прогуляюсь».
Пулей срываюсь в прихожую,
набрасываю белоснежный пуховик, сую ноги в угги и, подхватив с
комода ключи от квартиры, вылетаю за дверь.
Лифт ползет с муравьиной скоростью,
и я нервно подергиваю ногой, гипнотизируя циферблат, отсчитывающий
этажи. Будто это поможет ему спускаться быстрее.
Перед выходом из подъезда на голову
набрасываю капюшон.
Когда полтора часа назад я
возвращалась домой, моросил мелкий противный дождь, и сейчас ничего
не изменилось.
Завтра обещают минус, и жижа, что
хлюпает под ногами, обещает превратиться в жуткий гололед, а значит
дорога до университета займет больше времени, и мне стоит выйти
пораньше. Думаю об этом, чтобы не думать о том, куда я иду.
Наш двор прекрасно освещен, я
пересекаю его трусцой, сокращая путь через футбольное поле.
Замедляю шаг, ощущая себя
заблудившейся в лесу поздней ночью. Будто из-под кустов или за
деревом за мной наблюдают хищные звери, и всюду меня поджидает
опасность.
С трудом передвигаю ногами.
Два резких выдоха, потом один
глубокий вдох и медленный выдох — у меня все под
контролем.
Между новостройкой, в которой мы с
братом живем чуть больше полугода, и этой пятиэтажкой проложена
дорога. Она словно граница, разделяющая светлое и темное. Озираясь
по сторонам, перебегаю ее и оказываюсь в преисподней. По-другому
мне сложно назвать место, где я надеюсь найти своего брата.
Это общага, и от нее веет старьем,
унынием и забвением. Несколько раз в неделю, по обыкновению, отсюда
увозят кого-нибудь на полицейском пазике.
Я знаю, что скоро она пойдет под
снос.
Это место — практически центр
города, а наша многоэтажка — жилье комфорт-класса, но обещанный
комфорт слегка шатает соседствующей общагой.
Здесь мрачно и уныло.
Нет ни одного фонаря, над подъездами
давно разбиты осветительные прожекторы. Если заглянуть в окна
первого этажа, можно увидеть прибитый к стене ковер, когда-то
белый, но потрепанный годами, однотонный кафель в кухне по всему
периметру комнаты.
