В тот год, когда Таня окончила первый курс и еще надеялась, что второй принесет ей больше радости, в августе выпал снег, белый и мелкий. Снег падал неделю, целясь строго в район между Дибунами и Зеленогорском, перепугав дачников и нарушив планы – и тех, кто копался в огороде, и тех, у кого на веранде мариновалось мясо для шашлыков, и тех, кто хотел только гамака и книжки, и тех, кто планировал вечернее пиво на берегу залива.
Снег падал неделю и растаял за одну ночь. Вернулось сносное тепло и темно-зеленая августовская трава. Но ощущение несуетности, благодатной лени не вернулось – исчезло. Дачники, не сговариваясь, провели остаток сезона в тревожном ожидании, что с неба свалится еще какой-нибудь сюрприз.
На заливе было пустынно. Запах жареного мяса доносился только издалека.
Дачники сидели дома и провожали взглядом каждую проезжавшую машину. За закрытыми дверями они дочитывали романы, вешали грибные гирлянды, штопали сарафаны и шорты.
Танин день рождения – как раз в конце августа. Тане исполнялось девятнадцать лет.
«Больш-а-ая!» – пропела мама за неделю до события, глупо захлопав в ладоши, как будто это ей сейчас стукнет девятнадцать.
– Дочурка, выбирай: я могу тебе подарить набор косметики для молодой кожи, а могу подарить сертификат, чтобы ты сама купила, что хочешь, – пела мама.
– Дай деньгами, – сказала Таня.
– Но ты же девочка! – воскликнула мама.
– И? – угрюмо уточнила Таня, – Если хочешь порадовать девочку, порадуй деньгами.
И мама в который раз удивилась тому, как у нее, привлекательной, веселой, очаровательной женщины, получилась такая невзрачная и хмурая дочь.
– Коктейль у золотого Ленина, – объявила Таня на Skype-видеоконференции.
Они часто там встречались, в парке Лесгафта, у золотого Ленина. Приходили, смотрели на придурка, облитого золотой краской, и ржали. Им всем – Тане, Ланке, Мише, Денису и даже истеричке Лизе, нравился парк. Старые огромные деревья, корнями прорывающие асфальт, опустевшие дома, заброшенные физкультурные корпуса, проходные подъезды и темные, даже в июне темные, дворики. «У золотого Ленина» можно было сидеть верхом на скамейках, орать, ругаться и смеяться. Никто не лез, никто не учил жизни, не приставал с разговорами – такие вот люди обитали в парке.
…А на выходных, размечталась Таня, они с Ланкой покуролесят в каком-нибудь баре. На языке Тани и Ланы «покуролесить» значило: подцепить парней, угоститься напитками, всучить им номер телефона и уехать домой нетронутыми.
Ланка – красотка: волосы, наряды, бусы. У Ланки улыбка, как у феи. У Ланы есть квартира с ремонтом; она туда вселится, когда получит диплом менеджера по социально-культурному сервису.
Таня рядом с Ланой всегда «а вот еще моя подружка». Впрочем, это лучше, чем «наша Таня громко плачет», любимая дразнилка Таниной бабули.
– Коктейль у золотого Ленина. И чипсы, – Таня огласила программу еще раз, когда к вилеоконференции подключилась Лана.
– No way! – сказала Лана.
И остальные тоже сказали:
– No way! Фу. Не айс. Где твоя фантазия, Ломакина?
– Зайка, мы все решили за тебя, – ласково сказала Лана. – Мы едем на шашлыки.
Таня знала: они вряд ли будут дружить долго. Таня пророчила так: когда они – Ланка, Диня, Миша, Лизавета и она, Таня, – перестанут встречаться ненарочно, в институте, то и нарочные встречи прекратятся тоже.
Их дружба была легкой, простой и ненавязчивой. Не такой, как в пословицах и присказках о благородстве, выручке и беде. Миша, самый начитанный из них, сформулировал заповедь их дружбы: не напрягай ближнего своего.
Встреча была назначена на 14.00 у метро «Удельная». Таня опаздывала.
