Я поздно стал отцом. Лишь после пятидесяти лет я познал великое чувство отцовства. С грустью и с недоумением думаю: ведь могло случиться так, что я и не испытал бы этого великого чувства! Как я мог раньше обкрадывать самого себя? Какой пустой и тоскливой кажется мне теперь жизнь человека без отцовства или материнства. Какое богатство обретают мать и отец, как вырастают и светлеют их души, как растет их миропонимание! Ужасаешься от мысли, что я мог легко пройти по жизни, не познав отцовства, не познав и не прикоснувшись к одному из самых великих таинств жизни!
Раздумывая таким образом, мне вдруг пришло на ум, что я обкрадывал себя в своей жизни еще в одной области…
Я ни с кем, как говорится, не поделился своим опытом, никому не передал того, чему сам учился всю жизнь, над чем мучился, в чем сомневался, чего искал… Не поделился тем опытом, который накапливал годами, не высказал те мысли, которые мелькали, рождались, отпадали и исчезали или из которых выкристаллизовались незыблемые истины для меня, как человека и художника.
Чувства учителя к своим ученикам, чувство утверждения в продолжении своего опыта, заветов, мыслей в учениках, творческое чувство передачи своих вкусов, наблюдений, открытий в совершенствовании мастерства, передачи своего (боюсь сказать это слово) метода – все эти чувства близки ведь к чувству отцовства!
Познав чувство отцовства, я вдруг ощутил зависть к моим товарищам и коллегам, которые имеют еще и своих духовных детей – учеников!
Над этим пришлось мне еще задуматься и оттого, что ко мне не раз обращались иногда почти незнакомые люди с вопросами: «А вы передаете кому-либо свой опыт?», «Учите кого-нибудь?», «Есть ли у вас ученики?» Вопросы эти заставали меня врасплох. И я отвечал, что мне, собственно, никогда и не предлагали кого-либо учить, что у меня нет к этому способностей… нет времени… впадал в скромность (порой искреннюю), говорил, что я не чувствую себя для этого таким знающим мастером и, наконец, что я сам еще учусь и путаюсь в сложных, противоречивых, а иногда и таинственных вопросах актерского творчества. Однако с течением времени я стал ощущать тоску по тому, что у меня нет учеников. Тоска эта еще возросла, когда я воочию убедился по некоторым отдельным случаям в моей театральной жизни, что я могу кое-чему научить и что советы мои не проходят бесследно для тех молодых артистов, которым мне пришлось случайно помогать.
Когда исполнилось сорок лет моего творческого, трудового пути, я понял, что моим гражданским долгом остается передача моей творческой эстафеты следующему поколению. Мне предложили написать книгу о моей работе… И мне стало ясно, что такую книгу я должен написать.
Правда, появились опять сомнения, нашлись причины, поводы и отговорки для отказа от такой книги…
Книга эта мне представлялась в форме автобиографии с рассказами, попутными отвлечениями и мыслями о своих работах и работах моих сверстников в театре, кинематографе и на концертной эстраде. Рассказами о своих открытиях, ошибках, мучениях, кропотливом труде и почивании на лаврах и пр. и пр. Для меня возник вопрос: а можно ли писать обо всем этом правдиво и откровенно? Многие мне говорили: «Нет! Вы – народный артист СССР. По вам должна равняться молодежь! Вы должны быть примером для молодежи! А вот вы нам рассказали два-три эпизода из вашей жизни, эти эпизоды дают плохой пример! Их надо выбросить и оставить только хорошее из вашей биографии. Скажем: начать прямо с 1938 года – года вашего поступления в Малый театр. Все, что у вас имеется в биографии с этого года, может служить примером – и похвально! Так вот вас и начнут причесывать прямо с тридцатисемилетнего возраста! До этого возраста вы и для прически не годитесь!»
